— Говорили. Но фамилии при этом не называли.
Дейер задумался. Сенатор Окулов зашелестел бумагами. Первоприсутствующий, как бы спохватившись, снова начал задавать вопросы.
ДЕЙЕР. Когда вы познакомились с Канчером?
САША. В январе этого года.
ДЕЙЕР. А с Горкуном?
САША. Приблизительно в то же время.
ДЕЙЕР. И с Волоховым тогда же?
САША. Нет, с Волоховым позже, в феврале.
ОКУЛОВ. Господин председатель, прошу прощения… Скажите, Ульянов, вам приходилось бывать на квартире Горкуна?
САША. Приходилось.
ОКУЛОВ. С какой целью?
САША. Сейчас уже не помню…
ОКУЛОВ. Я могу напомнить вам… Вы принесли туда гектографированные прокламации о событиях семнадцатого ноября в Петербурге на Волновом кладбище. Когда вы хотели отслужить панихиду в память о литераторе Добролюбове. Припоминаете?
САША. Припоминаю…
ОКУЛОВ. Какого числа это было?
САША. Не помню.
ОКУЛОВ. И опять же я могу напомнить вам. Это было двадцатого ноября. Это число указано в обвинительном заключении.
ДЕЙЕР. Да, да, совершенно правильно. Именно двадцатого ноября произошла ваша сходка. Кто еще, кроме Горкуна, принял участие в ней?
САША. Был еще Канчер…
ДЕЙЕР. И еще?
САША. Был еще один человек, но фамилии его я не знал.
ДЕЙЕР. Принесенные вами прокламации были прочитаны на сходке?
САША. При мне — нет.
ДЕЙЕР. Что же происходило при вас?
САША. При мне прокламации раскладывались в конверты…
ДЕЙЕР. И дальше?
САША. На конвертах были подписаны адреса, по которым рассылались прокламации.
ДЕЙЕР. Откуда же вы взяли адреса?
САША. Я принес адрес-календарь, в котором были помечены лица, которым следовало распространить прокламации.
ДЕЙЕР. Канчер и Горкун принимали участие в распространении?
САША. Да.
ОКУЛОВ. Следовательно, с ваших слов можно считать установленным, что знакомство с Горкуном у вас состоялось в ноябре прошлого года, а не в январе нынешнего, как вы изволили утверждать только что. Не так ли?
САША. Так…
ОКУЛОВ. Следовательно, вы вводили суд в заблуждение, сокращая срок своего преступного влияния на Петра Горкуна?
САША. Я оговорился…
ДЕЙЕР. Скажите, Ульянов, а кто указал вам на Канчера как на лицо, которое может распространять прокламации?
САША. Сейчас уже не помню.
ДЕЙЕР. Может быть, Шевырев?
САША. Может быть, но точно сказать не могу.
ДЕЙЕР. Вы бывали на квартире у Канчера?
САША. Бывал.
ДЕЙЕР. Часто?
САША. Раза два-три…
ДЕЙЕР. Что же привело вас к нему в первый раз?
САША. Необходимость поездки Канчера в Вильну.
ДЕЙЕР. Вы сами сказали Канчеру, что ему нужно ехать в Вильну?
САША. Нет, ему сказал об этом Шевырев.
ДЕЙЕР. Вы снабдили Канчера какими-либо письмами?
САША. Нет.
ДЕЙЕР. Деньгами?
САША. Нет.
ДЕЙЕР. Зачем же тогда приходили?
САША. Чтобы удостовериться, уехал он уже или еще нет.
ДЕЙЕР. Кто же вам сообщил, что Канчер уже уехал?
САША. Горкун.
ДЕЙЕР. Волохова в это время тут не было?
САША. Не было.
Сенатор Лего, проведший первую часть допроса подсудимого Ульянова в грустных раздумьях о своем больном желудке, после обеда немного вздремнул с открытыми глазами (сенатор умел это делать совершенно незаметно для окружающих). Сон утолил боль. Ко второй части допроса Ульянова Лего уже стал прислушиваться. Подсудимый нравился ему: чистый, пылкий юноша из хорошей семьи, открытое, умное лицо, ответы дает быстро, четко, уверенно. Лего решил поучаствовать в допросе Ульянова. Он придвинул к себе дело, перелистал несколько страниц.
— Господин председатель, у меня есть вопрос к подсудимому, — неожиданно тонким, почти женским голосом обратился он к Дейеру.
— Пожалуйста, господин сенатор, — наклонил в его сторону голову первоприсутствующий и злорадно покосился на Окулова: конкуренции со стороны полоумного Лего можно было совершенно не опасаться — все знали, что сенатор Лего давно уже выжил из ума, и в процессы Особого Присутствия его назначали каждый раз как бы только для того, чтобы все пять сенаторских кресел (число, определенное для Особого Присутствия самим государем) были заняты полностью.
— Ну-ка, ну-ка, подсудимый, — весело запищал Лего, — ответьте-ка нам на такой вопросик: а зачем это понадобилось подсудимому Канчеру ездить в Вильну?
Саша вопросительно взглянул на Дейера: отвечать или нет? Ведь причина поездки Канчера в Вильно выяснена следствием до мельчайших подробностей.
— Отвечайте, подсудимый, — голос Дейера напыщенно важен, первоприсутствующему все равно, о чем спрашивает Лего, лишь бы нейтрализовать на время дотошного Окулова, который знает дело, кажется, не хуже его самого, первоприсутствующего.
САША. Канчер ездил в Вильну за азотной кислотой.
ЛЕГО. За азотной кислотой? Вот еще вздор какой! Зачем же ездить за азотной кислотой в Вильну, когда ее и в Петербурге полным-полно!
САША. Покупка большого количества азотной кислоты в Петербурге могла привлечь к себе внимание.
ЛЕГО. А в Вильне вы пе привлекли к себе внимания?
САША. В Вильне кислоту нам передал знакомый человек.
ЛЕГО. То есть он передал ее Канчеру?
САША. Да, Канчеру.
ЛЕГО. А как же она попала к вам?
САША. Я встретил Канчера на вокзале и взял у него ее.
ЛЕГО. В самом деле?
В зале откровенно посмеивались. Не столько над бессмысленными вопросами Лего, сколько над его петушиным голосом.
Дейер понял, что, дав возможность Лего так долго самостоятельно разговаривать с подсудимым, он превысил ту норму времени, которая была необходима для юмористической разрядки и самого суда, и зрительного зала. Пора было выводить Лего из разговора.
— Скажите, Ульянов, — бесцеремонно перебил Дейер Лего, — когда вы познакомились с Новорусским?
— В ноябре или декабре прошлого года. Точно не припоминаю.
— При каких обстоятельствах?
— На одном из студенческих вечеров.
— Именно на этом вечере Новорусский и предложил вам давать уроки брату жены?
— Нет, об этом разговор был позже.
— Какой повод был Новорусскому предложить вам давать уроки сыну Ананьиной именно на даче в Пар-голове?
— Он, по-видимому, искал репетитора и слышал, что я тоже ищу такого рода уроки.
— Потом, после вашего отъезда из Парголова, на дачу Ананьиной, была привезена еще одна партия азотной кислоты. Новорусский знал человека, привезшего эту новую партию кислоты?
— Нет, не знал.
— В чем была привезена новая кислота?
— В бутыли.
— Больших размеров?
— Фунтов на десять, на двенадцать.
— Вы предупредили Новорусского или Ананьину, что привезут эту бутыль?
Саша взглянул на маму. Мария Александровна смотрела в ту сторону, где сидели защитники. Один печальный вопрос был в ее взгляде: неужели ничего нельзя сделать, чтобы хоть как-то ослабить или смягчить злую последовательность, жестокую логику этих безжалостных вопросов, которые с механической неутомимостью задавали ее сыну расшитые золотом бессердечные люди, сидевшие за председательским столом?
ДЕЙЕР. Значит, вы отказываетесь отвечать на этот вопрос? Ну что ж, дело ваше…
САША. Я ответил, вы просто не расслышали.
ДЕЙЕР. Мария Ананьина знала ваш адрес в Петербурге?
САША. Знал Новорусский.
ДЕЙЕР. И что же, ни Новорусский, ни Ананьина но сделали попытки вернуть вам азотную кислоту, оставшуюся на даче?
САША. Я не просил их об этом.
ДЕЙЕР. Но ведь они знали, что вы больше не вернетесь в Партолово?.. Подумайте, Ульянов. От вашего ответа зависит очень многое для судьбы Ананьиной и Новорусского.
Сказав это, Дейер невольно поморщился. Такие предупреждения суд, безусловно, не должен делать допрашиваемому. Это ошибка.