— Приходи вечером, когда тебе будет нужно, в наш солдатский клуб на Карлсплаце.
Допив вино, они уже собирались уходить, когда в кабачок вошел наряд «милитери полис». Сержант с толстым и красным носом, который гармонировал с его красной фуражкой, щуря узкие глазки, потребовал у Сэма документ. Тот показал свою солдатскую книжку.
— Все в порядке? — спросил Сэм, принимая от сержанта книжку.
— Нет, — ответил сержант. — Ты якшаешься с цветными. Это к добру не приведет. Предупреждаю тебя.
— Спасибо, — насмешливо ответил Сэм. — Видно, тебе часто прищемляют нос: ты имеешь скверную привычку совать его не в свои дела.
— Не твое дело читать мне нотации! — вскипел сержант.
— А я не намерен выслушивать их от полицейского, — ответил спокойно Сэм.
Сердитые глазки сержанта остановились на огромных кулачищах Джо. Не найдя, что ответить на реплику Сэма, он повернулся и вышел. Джо тихо запел:
Лаубе оставил квартиру Катчинского раздосадованный и злой. Большой букет белых роз, два увесистых пакета, в которых были добытые при помощи Гольда сыр и масло, шоколад и сахар, яблоки и апельсины — черта еще нужно! — принес Лаубе Катчинскому. Апельсины в голодной Вене! Для многих луковица — мечта! Но музыкант наотрез отказался все это принять.
— Я не хочу быть вам ничем обязанным. Запомните это!
А когда Лаубе оставил пакеты на столе и ушел, надеясь, что благоразумие возьмет верх над пустой гордостью маэстро, эта старая крыса англичанка догнала его в коридоре и сунула все в руки. Один пакет упал на пол, яблоки и апельсины раскатились по темным углам. Подобрать их Лаубе помог какой-то долговязый человек в спортивном пиджаке, в синей фуражке, какие обычно носят рабочие. В полутемном коридоре Лаубе не удалось хорошенько рассмотреть его лица. Не без насмешки долговязый пожелал Лаубе приятного аппетита и позвонил к Катчинскому. С кем стал вести компанию гордый маэстро в последнее время? Что это за посетители в «тельманках»?
Катчинский радушно принял Зеппа Люстгоффа. Мисс Гарриет приготовила чай. Завязалась беседа.
Зепп поразил Катчинского осведомленностью в музыкальных делах, трезвостью своих суждений. Он сравнивал современную музыку Запада с вульгарной служанкой, которая рядится в пестрые лохмотья эксцентрики, чтобы угодить своим господам.
— Моцарт покинул Вену, маэстро, и возвратится, когда очистительная буря оздоровит воздух для его творений. А в болоте поют только лягушки…
С любопытством всматривался Катчинский в простое лицо Зеппа — лицо рабочего; изборожденный морщинами высокий лоб, мясистый, тяжелый нос, большой рот — все это было слишком обычно и заурядно. Но в изломе бровей было что-то орлиное; глаза внимательные, понимающие. Волосы у Зеппа совершенно седые, как у древнего старца. Он горбится, часто покашливает в кулак и, глядя на лампу, щурится.
Катчинский редко испытывал такое удовольствие от беседы, как сейчас, слушая Зеппа. В рассуждениях его чувствовался тонкий ум аналитика, а в отдельных замечаниях — боевой задор опытного полемиста. «У него лицо пролетария и интеллект ученого, — думал Катчинский, глядя на Зеппа. — Таких людей мне еще не приходилось встречать».
Катчинский не знал, что сорокалетний Зепп Люстгофф — испытанный революционный боец, превосходный оратор и публицист — прожил за эти десять лет, когда Катчинского не было в Вене, необыкновенно тревожную, героическую жизнь.
После аншлюсса Зепп попытался эмигрировать в Чехословакию. На границе его задержали. Год пробыл Люстгофф в концентрационном лагере, где над ним упражнялись в жестокости самые опытные гитлеровские палачи. От пытки электричеством у него ослабело зрение, и с тех пор при ярком свете он щурил глаза. В тридцать лет Зепп поседел. Бежав из лагеря, он ушел в глубокое подполье. Партия направила его в Берлин, где, работая в одном из берлинских театров ночным сторожем, он редактировал подпольную газету «Рампа».
В день пятилетия свадьбы маршала воздушного флота и поджигателя рейхстага Геринга с артисткой Эмми Зонеман Зепп поместил в «Рампе» памфлет, который запомнился читателям. Незадолго перед свадьбой Геринга в Берлине были казнены два молодых антифашиста, будто бы участвовавшие в убийстве фашистского «героя» Хорста Весселя. Берлинские газеты поместили краткую заметку об этой казни и подробное описание бриллиантовой диадемы, полученной артисткой Зонеман от Геринга. «Рампа» отметила пятилетие свадьбы гитлеровского маршала памфлетом Зеппа. Он был написан в форме письма. Ему был предпослан эпиграф: