В зале стояла полутьма, за столиками не было ни души. На стенах висели тусклые портреты заслуженных посетителей бара, на полках строго по ранжиру выстроились их именные — высокие с оловянными крышками — пивные кружки. На каждой крышке пивной король Гамбринус с раздутыми от жажды ноздрями хохотал, широко разметав по груди дремучую бороду.
Веснушчатая девица за стойкой бара приветствовала Гольда.
— Кружку пива, — проговорил Гольд, направляясь в зал.
— Сейчас, — пропела девица.
«Август не пришел, — подумал инженер, взглянув на ручные часы. — Ему сейчас, видно, не до хождения по улицам. Нужно, чтобы его видело как можно меньше глаз…»
Торопливо выпив пиво, Гольд сидел за столиком в глубокой задумчивости. Портреты постоянных посетителей «Веселого Августина» строго смотрели со стен на одинокого гостя. Чем они были недовольны, трудно сказать. Наверно, тем, что Гольд проглотил золотистый напиток, морщась, словно лекарство. Здесь не принято так пить. Эти усатые господа просиживали за кружками долгие часы, медленно отпивая пиво, бесконечно споря о мирных путях, ведущих к социализму, вспоминая Августа Бебеля и Карла Каутского, читая «Форвертс». Эти древние своды видели многое: и расшитую куртку гусара начала франц-иосифовского царствования, и мундир ландштурмиста времен заката Австро-Венгерской империи, и скромный сюртук благонамеренного социал-демократа, и коричневую рубашку наци, орущего гимн Хорста Весселя. И никто, кроме одержимых буйством наци, спешивших на очередной погром, не пил здесь с такой торопливостью, как этот желтолицый посетитель. Наци исчезли, в бар стали заглядывать американцы. Они, впрочем, тоже быстро вливали в себя пиво и тотчас же уходили. Да и что им делать в «Веселом Августине»? Здесь нет джаза, не вертятся девчонки…
Гольд долго шелестел газетным листом.
В стрельчатом окне блеснул солнечный луч. Он прорвался из-за облаков, скопившихся над крышами города, нашел подвальчик «Веселого Августина», скользнул мимо железных решеток окна и упал на истертую плиту пола, заиграв на ней золотым зайчиком. Однако игривость его нисколько не повлияла на портреты старых посетителей бара — они по-прежнему неодобрительно смотрели на Гольда.
— Здравствуйте, инженер! — басовито отдалось под сводами.
Гольд торопливо оглянулся. В зал входил рослый, спортивного вида молодой американский офицер. Лицо его, покрытое густым оливковым загаром, полное и холеное, выражало свойственное преуспевающим людям самодовольство; глаза, глядящие на все равнодушно и холодно, мимолетно задержались на Гольде. На груди офицера пестрели ленточки боевых наград, хотя по виду их владельца нельзя было заключить, что он сидел в окопах, переносил тяготы армейской походной жизни, которая накладывает на облик бывалых воинов своеобразный отпечаток. Это был типичный представитель «золотой молодежи», любитель хорошо поесть, выпить и приволокнуться за женщинами.
— Здравствуйте, Хоуелл! Рад вас видеть.
Гольд протянул офицеру свою костлявую руку.
— А я не особенно рад! — блеснув оскалом белых крепких зубов, ответил Хоуелл, с силой пожимая руку Гольда. — С вами, вижу, не сделаешь хорошего бизнеса.
На желтом лице Гольда мелькнула болезненная гримаса.
Не забывайте, капитан, мы с вами не на ринге и я не ваш противник. Вы, кажется, хотите сломать мне руку.
Хоуелл презрительно усмехнулся:
— Извините, инженер, все забываю, что вы сделаны из хрупкого венского материала. Ну ладно, забудем это. Я хочу с вами кое о чем переговорить. Сегодня я видел Августа, Гольд. Он одобрил мое решение: привлечь к борьбе с Лазаревским вас. Это политика, но, кроме того, и бизнес. Я не отделяю бизнеса от политики. Лазаревский — коммунист, следовательно мой злейший враг. Он своим строительством может помешать нам сделать большие дела. Давайте, Гольд, одновременно делать политику и деньги.
— Не возражаю, — ответил Гольд.
— Конечно, лучший из всех возможных бизнесов — это война. Сочащийся кровью, блистающий золотом, великолепный бизнес. Но пушки отгремели, когда я начал…
— Да-а-а, — задумчиво протянул Гольд, быстро взглянув на офицера. — Вы, Хоуелл, далеко пойдете.
— Поэтому я предлагаю вам работать со мной в тесном контакте, — сухо произнес Хоуелл. — Вы не останетесь в убытке.