- Я машину продал.
- Ну, и где деньги?
- Таньке Печерниковой отдал. Ей за ипотеку нечем платить.
- Идиот.
Машину я продал и не из жалости к Таньке, вовсе нет. Просто я почувствовал, что в машине я начал жить как в колбе - я внутри, а жизнь снаружи. В какой-то момент я даже почувствовал боязнь, что высунувшись из машины, я получу от Жизни по морде. Мне это было ни к чему, и я продал машину.
Мы молчали, а со стены на нас строго смотрел Президент. Хорошо, что Олег не начал о нем говорить, а то сейчас, хоть о деньгах начни, хоть о грыже - все переводится на разговоры о президенте. Копается себе мужик и копается в государственных делах - может ему его работа нравится. Мне бы не понравилась. Я бы через месяц с ума сошел или повесился. Да и вообще, для меня интересны только два правителя - «дедушка Ленин», который со своими чекистами методично, село за селом, завод за заводом обезоружил всю страну, и будущий, который вернет оружие населению. Все промежуточные - просто пользуются ситуацией. Я как-то сказал об этом Таньке. Она всплеснула своими полными руками и так убежденно говорит:
- Так ведь мы перестреляем друг друга!
Добрая она, но дура невероятная. Вот идет она по улице, упала, (а она вечно падает - неуклюжая какая-то) - и надеется, что люди подойдут, спросят, не надо ли помочь, что, да как. А доведись этим людям оружие в кармане иметь - перестреляют друг друга. Так ты уж реши, кто они, твои братья и сестры - люди или дерьмо на палочке.
- Ты умеешь приколачивать доски? - неожиданно спросил меня Олег.
- А что там уметь - бери гвоздь, да забивай, ума много не надо.
- Ну-ну. Вот что. Деньги я тебе дам, но не «на руки» - переведу на карточку. А ты съезди ко мне на дачу, поживи там, и поработай. Вот именно - поработай. Обшей нам с Ларой «вагонкой» спальню. Ларе хочется спальню в русском стиле. Заодно, может быть, и поумнеешь. Вот ключи - согласен?
Село Брусяны, где была дача Олега, летом было живописным местом. Стояло оно меж двух невысоких гор, с дремучими сосновыми борами, в центре была речушка, теперь занесенная снегом по самые берега, так что мост казался лежащим на снегу. Здесь снег был чистым - не городским, и пока не таял, только у магазина уже была видна родная наша жидкая грязь. «Поглядим, чем здесь народ кормят-поят». Я открыл ярко-рыжую дверь магазина и зашел внутрь. За прилавком стояла продавщица - для такой дыры - удивительно красивая девушка, немного грустная, с привлекающе яркими голубыми глазами. «Что за «куст роз на ржаном поле?» Пацаны, наверное, с ума сходят. А мне сходить некогда, мне - доски приколачивать».
Я пробежался взглядом по полочкам и витринам. «Коньяк дорогущий, «вискарь», - значит, пьют жидкость для мытья ванн или самогон, хорошо, что у Олега есть бар. Все понятно. Ходить сюда - только за хлебом и спичками».
- Мне хлеба буханку, пожалуйста.
Магазин я посетил, топография села мне была известна и раньше. «Апрельскими вечерами
буду выть на луну или стихи сочинять», - думал я, отворяя калитку. Дом - собственно, дача -
был неприлично большой - я в него и заходить не стал. Как одному прожить спокойно вечер и потом спать в громадном пустом особняке? Каждые полчаса бегаешь, как клоун, с фонариком в гостиную и спрашиваешь: «Кто тут?» Я прошел через заснеженный, пустой и скучный, как армейский плац, яблоневый сад, открыл другую калитку и оказался в маленьком деревенском дворике возле старющего домика. Но с собственными воротами и калиткой - третьей уже. Дворик был ограничен ветхим забором. Доски висели, поскрипывая, еле цепляясь за ржавые гвозди, через одну-две. Зато рядом - для опоры - была поленница дров, и я прихватил с собой охапку. Домик внутри был стылый и загаженный, но мне он нравился. Это был «мой» дом. Лара так и сказала - это дом Сереги, раз ему «там» нравится. В «конюшне».
Растопив печь, я сел за стол и, прихлебывая чай, стал слушать звук горящих дров. Взяв карандаш, я написал на бумажке - кажется, она была из-под селедки:
«Ты пришла ко мне прямо к ужину».
Дальше лезла рифма - «натужено». Рифма мне не нравилась, она была какая-то сортирная. Я стал мечтать о том, кто, собственно, пришла, да как выглядела, и тут в ворота кто-то постучал - довольно сильно - и даже толкнул их. Я пошел поглядеть, кого там черт принес.
За калиткой, возле ворот, стоял красавец - вороной, холеный и высоченный, каких я не видел, конь. Он был хорош. Просто королевский жеребец.
- Ух ты красава, ух ты сказка, - сказал я, протягивая руку, и гладя коня. Конь потряс шеей, укусил себя за грудь и тихо заржал. Мы постояли - я его гладил, а он рыл легонько снег правым копытом и потряхивал приятно пахнущей гривой.
-Хочешь хлеба с солью, - сказал я коню, - а что стучался-то? Ладно, жди.