– Что?
– На то, что мы с тобой делали.
Он говорил так сладко, так медленно произносил слова, словно наслаждался их смыслом и желал поделиться этой сладостью с женой. «Мы». «С тобой». «Секс». Алекс облизал губы и вздохнул.
– В кои-то веки я благодарен своему отцу за то, что он вынудил меня сделать. С другой стороны, я бы сделал это в любом случае. Но, возможно, не так скоро.
– Не понимаю, зачем вы это всё мне говорите, – Элисон стала смущаться ещё сильнее, наблюдая, как слабеет узел простыни, завязанной на его бёдрах.
– Затем, чтобы ты не думала об этом, как о долге. Твоём и моём. О нашем долге. Теперь же я с радостью признаю, что сделать тебя своей женой не было настолько ужасной идеей.
– Почему вы были со мной так нежны сегодня, если ненавидели меня? – просила она вдруг, и эти слова ранили Алекса и его душу, словно лезвие ножа.
– Я не… не ненавидел тебя, Элисон.
Тонкие губы его были плотно сжаты, зелёные глаза устремлены на неё, и Элисон не могла не заметить, как он напрягся, хотя даже не догадалась о том, что он почувствовал обиду из-за её слов.
– Я помогу тебе встать, – произнёс он довольно сухо, поднявшись на ноги и протянув ей руку. – Идём со мной.
– Куда? – она взглянула на него, вскинув голову.
– На наше супружеское ложе, – съязвил Алекс и наклонился, чтобы взять Элисон за руку. – Мы не закончили. Сделать тебе ребёнка – это не моя цель. Моя цель отныне – показать тебе всё, что я умею. Тогда ты сможешь различать боль и наслаждение. Поверь мне, оно того стоит.
========== Когда наступают сумерки… ==========
<center>***</center>
Поздние солнечные лучи лениво пробирались между раздвинутых, тяжёлых штор в его спальню. Алекс, одетый в старый походный костюм, подошёл к своей постели, где уже четыре, как он успел отсчитать, часа нежилась во сне его молодая жена. Александр наблюдал, как она перевернулась на живот на правую сторону его кровати, подминая под себя лёгкую простынь. Она зажала покрывало между ног, и ничто теперь не скрывало её наготы. Пребывая в глубокой задумчивости, Алекс стоял рядом и смотрел на обнажённую супругу, мягкую и нежную, будто ангел. И даже то, что Александр сделал с ней ночью, не испортило её чистоты. Если только подчеркнуло её ещё больше.
Он всё утро думал о том, что ему теперь делать, как вести себя с ней. Она не шлюха из придорожного трактира, и он не может просто забыть о том, что случилось ночью. Не может уйти, не посмотрев ей в глаза и не сказав и пары слов. Более того, Алекс чувствовал, что ему это не нужно, и он желает и смотреть на неё, и говорить с ней, и чтобы она сама хотела его компании. Он считал, что после того, как Маргарет разбила ему сердце и вырвала половину его души, когда другая половина уже гнила из-за потери матери, он не сможет больше чувствовать нежности к женщинам. Теперь он ощущал её, но в таком случае его начинал мучить ещё один вопрос: а смог бы он влюбиться снова? Алекс отметил, что это будет довольно досадно и жаль, влюбиться в ту, в которую он и не представлял себе влюбиться. Это бы означало, что он совсем ослабел и размяк.
Элисон сладко и сонно потянулась, отчего-то вздохнув и закусив во сне губу, и Александр на несколько секунд блаженно закрыл глаза, вспоминая, как она вздыхала и кусала губы под ним несколько часов назад. Ему уже не терпелось расспросить её обо всём, что она чувствовала, ведь в процессе, хоть он и старался интересоваться её ощущениями, она не сумела связать ни единого ясного слова.
Получив её, причём, гораздо быстрее, чем ожидал, Алекс думал, что остынет. Но даже за эти долгие утренние часы он вдруг понял, что желание, которое он испытывал к ней, вовсе не пропало. И он не знал, хорошо ли это, что не могло не пугать его. В любом случае, о сделанном он не жалел, и теперь терпеливо ожидал её приговора: жалеет ли она о связи с ним.
Правда, оставалось кое-что ещё, и Алексу гораздо больше хотелось прояснить именно эту ситуацию, и, когда Элисон легла на спину, закинув правую руку за голову, и открыла глаза, он, с довольной, но строгой улыбкой, проговорил:
– Соблазнить меня пытаетесь, миледи… Что ж, у вас это почти получается.
Элисон, постепенно приходившая в себя, недовольно взглянула на мужа, затем на раскрытую его взору себя, и поторопилась натянуть покрывало.
– Сколько времени? – поинтересовалась она бесстрастно, будто и вовсе не хотела спрашивать об этом.
– Достаточно, чтобы не позволять себе валяться в постели.
– О, как это мило с вашей стороны, милорд, разрешить мне заснуть на несколько часов после…
Она замолчала, смущённая, видимо, тем, о чём вдруг вспомнила, и Алекс заметил румянец на её бледном лице.
– Не хочешь ли ты сказать, что вымоталась после занятий любовью со мной, и теперь я должен позволять тебе нежиться в постели до полудня?
Элисон посмотрела на него так, будто впервые увидела. Одарила таким ненавистным взглядом, что Алекс не мог с ней не согласиться: он-то прекрасно ощущал перемену и в своём настроении, и в тоне собственного голоса. В его разломанной душе бушевала буря, снаружи же он был холоден и циничен, как обычно.
– Мне стоило догадаться о том, что ваша так называемая нежность, проявленная ночью, была мнимой, фальшивой…
– Дорогая моя, – Александр склонил голову на бок и сел на край постели рядом с женой, – я весь и полностью есть фальшь. Я был таким и буду. Но я тронут тем, что ты заметила мою мягкость ночью. Такое бывает крайне редко и не со всеми.
– Больно мне нужна ваша мягкость или нежность, – Элисон поморщилась, ощущая ноющую боль в ягодицах, и прислонилась к спинке кровати. – Мы сделали то, что нужно было вашему отцу.
– Вот как, – он пристально посмотрел на неё, нахмурившись ещё больше. – Значит, ничего не изменилось? Эта близость тебе ничего не показала?
– Отчего же? Показала. Она показала мне, насколько предательским может быть человеческое тело, и физические ощущения никак не вяжутся с тем, как действует душа, ибо я уверена, что всё было бы иначе, люби я вас, а вы меня.
– А кто тебе сказал, что я не любил тебя эти несколько часов?
– Я-то знаю, что не любили. Не врите ни мне, ни себе. А если это и так… Зато я вас не люблю.
– Так тебе не понравилось?
– Нет.
– Тогда с твоего позволения, – он поднялся, яростно сверкнув зелёными глазами и достав из кармана свёрнутый вчетверо клочок бумаги, раскрыл его и взглянул на жену, – я хочу это огласить здесь и сейчас.
Демонстративно откашлявшись, Александр размеренно, сдержанно стал читать:
– <i> «Дорогая моя Элисон»</i> . О, какое интригующее начало! <i> «Я никак не мог выкинуть из головы тот наш с вами поцелуй в доме Стокеров. Ваша красота, чистота и нежность заставляют меня думать о грехе, и я этому не противлюсь»</i> . Надо же, чистая поэзия! Пока меня не начало тошнить, я продолжу…
– Перестаньте! – она протянула руку, желая вырвать письмо, но Алекс отступил на шаг назад.
– <i> «Но моя преданность Александру удерживает меня от этого греха. И если бы не мой друг и тайна, которую я поклялся хранить, я бы вырвал вас из того забытого богом места, насколько бы оно не было прекрасно и умиротворённо, и увёз бы с собой, сделав незамедлительно свой женой. Потому что я чувствую, что вы та, единственная…»</i>
– Где вы это взяли?!
– <i> «… Алекс давно забыл, что такое любовь и настоящие чувства. Он – камень, который никому не удастся расколоть. И мне тяжело осознавать тот факт, что я был одной из причин, по которым ты оказалась втянута в эту гадкую интригу его отца…»</i> Вот оно что. Я и не думал, что этот ублюдок говорил серьёзно, когда мы были в Индии…
– Хватит, пожалуйста!
Алекс замолчал, исподлобья глядя на Элисон, и она задрожала ещё сильнее, не понимая, что он будет делать дальше. Он же тяжело выдохнул, будто с трудом приняв какое-то решение, затем вдруг скомкал в руке треклятое письмо, подошёл к постели и, навалившись на Элисон сверху, прижал её собой к матрасу.