- О Баку я все время справлялся у летчиков, - продолжал Паша, - через каждые десять дней к нам прилетал самолет.
- Из Баку?
- Нет, из Москвы. Бывало, как только он сядет, я к пилоту. Спрашиваю: "Что слышно о Баку?" А он отвечает: "Летаю на бакинском бензине". Ну - и все ясно.
Глаза старика гордо сверкнули: "Не на том ли бензине, что вырабатывался из нефти моей буровой?"
- Я говорил летчикам, что этот бензин добывает для них мой отец.
- Так и говорил?
- А как же!
- Правильно. Каждый год я бурил по пяти скважин. Жаль, простоев было много...
- Почему?
- Не было новых труб, недоставало оборудования... Ну, это все позади... Скажи-ка, известно тебе что-нибудь об Ахмеде?
- Первое время он мне писал.
- Нам тоже, и вдруг - перестал...
Паша не догадывался, что дома еще ничего не знают о смерти брата.
- Я запрашивал их часть, - начал он рассказывать. - Командир ответил, что Ахмед погиб геройски; пошел в разведку, попал в окружение и последней гранатой уничтожил врагов и себя...
Старик побледнел, как полотно.
Только теперь понял Паша свою ошибку. Надо было постепенно подготовить стариков к такому сообщению.
- Ты только матери не говори пока, отец...
Рамазан поник головой и молчал, покашливая, точно у него першило в горле.
Ниса, вернувшись в столовую с приготовленным блюдом, заметила странное молчание мужа и сына, но ничего не поняла и пошла обратно в кухню. "Должно быть, так надо. Не сразу нужные слова найдешь после такой долгой разлуки, подумала она и вздохнула: - Скорее бы шла Наиля... Как она обрадуется!"
Паша глядел на отца и видел, что слезы душат старика. Хотелось утешить его.
- Ты сам понимаешь, отец. Слишком дорого обошлась нам эта война Рамазан поднял на сына глаза.
- Знаю, сынок, знаю. Сколько таких юношей ушло от нас навсегда?.. Ничего не поделаешь. Люди должны были жизнь отдавать ради победы.
В эту минуту в дверях показалась женщина в темном платье. Тонкая шелковая шаль, наброшенная на разделенные прямым пробором черные волосы, свободно падала на плечи. На ногах у нее были простые черные туфли на низком каблуке.
Паша сидел спиной к двери и не видел вошедшую. Услышав шаги, он обернулся, вскочил на ноги и хотел было броситься ей навстречу. Но, вспомнив свою ампутированную руку, остановился.
Это была Наиля, жена Паши.
- Подойди к нему ближе, дочка, не стесняйся, - сказал Рамазан. Он обнял невестку за плечи и, уже не в силах удержаться, заплакал. Но, устыдившись своей слабости, быстро овладел собой и добавил: - Да пойдет тебе впрок молоко матери, дитя мое!..
Паше хотелось, чтобы Наиля поскорее узнала обо всем и открыла ему свою душу.
Несколько облегчив свое горе скупыми слезами, Рамазан тяжелой поступью вышел во двор.
Наиля впервые взглянула в лицо мужа. Глаза их встретились. Оба они, казалось, не могли собраться с силами, чтобы сделать шаг навстречу друг другу.
Наиля со стыдливостью девушки ждала, чтобы муж подошел к ней первый. А ноги Паши были точно прикованы к полу. Он в свою очередь ждал первого слова жены.
В комнате стояла напряженная тишина. Но сколько же могло длиться это томительное молчание?
- Паша, - сказала, наконец, Наиля, - я ждала тебя.
- В этом я всегда был уверен.
- Как видно, не совсем.
- Нет, ты ошибаешься... - Паша опустил глаза. - Если бы я не был в тебе уверен, ты больше не увидела бы меня.
Руки Наили обвились вокруг его шеи. И никто из них не промолвил больше ни слова...
2
Кудрат Исмаил-заде организовал столовую при общежитии. Теперь молодым рабочим не было нужды, как прежде, ездить на трамвае за три километра, чтобы пообедать. Столовая помещалась в нижнем этаже общежития. Раз в неделю, в вечерние часы, здесь проводились, политзанятия, а затем давался концерт кружка самодеятельности.
Однажды Дадашлы привел сюда с собой нового лектора, которого молодые рабочие видели впервые. Таир, Самандар, Джамиль, Биландар и все братья Байрамлы ожидали лектора в первых рядах длинного узкого зала. Помещение было переполнено. Как видно, Дадашлы успел основательно поагитировать за нового лектора.
Когда они вместе вошли в зал, глаза всех устремились на человека, о котором так много говорил комсорг. В самом деле, новый лектор сильно отличался от прежних. Вся грудь у него была увешана военными орденами. Он был без погонов, но достаточно было одного взгляда на него, чтобы догадаться, что этот человек совсем недавно демобилизован из армии.
Когда Дадашлы представил лектора, интерес молодежи к нему еще больше возрос.
- Те, кто не пришел, потом пожалеют, - сказал комсорг, обводя глазами зал. Хотя он и был доволен количеством собравшейся молодежи, но все же покачал головой: - Ну, пускай на себя пеняют... По просьбе райкома партии сегодня товарищ Паша Искандер-заде прочтет вам лекцию "О моральном облике советской молодежи". Наверно, вы знаете товарища Пашу?
Никто не откликнулся. Тогда Дадашлы спросил:
- А уста Рамазана знаете?
- Так вот, товарищ Паша - его сын. Он только что вернулся из армии...
- Знаем, знаем!.. - со всех сторон раздались голоса.
Молодежь громко зааплодировала.
Сам Дадашлы еще до войны не раз слушал лекции Паши Искандер-заде во Дворце культуры и знал, что молодые рабочие всегда оставались весьма довольны лектором-комсомольцем. Паша, видимо, тщательно готовился к своим лекциям. Говорил он без особого внешнего блеска, но умел захватывать своих слушателей и любое событие внутренней или международной жизни мог рассказать и объяснить так, что все становилось понятным. Поэтому в первый же выходной день, после того как стало известно о возвращении одного из фронтовиков в семью Рамазана, комсорг явился к Паше просить его выступить на молодежном собрании.
- У нас часто бывает так, - рассказывал Дадашлы. - Прочитает лектор какую-нибудь книгу или брошюру, выпишет себе в тетрадь содержание, факты и цифры, а потом шпарит по этой тетради свою лекцию час или полтора. Говорит сам без всякого интереса, ну и ребята, конечно, почти не слушают, больше спят. А по-моему, лектор должен уметь прежде всего овладеть вниманием своих слушателей...
- Верно, - согласился Паша.
- ...и говорить так, чтобы ребята не оставались равнодушными к его словам. Если, скажем, мы неплохо работаем на промыслах, надо, чтобы после каждой лекции у нас удесятерялись силы.
- Правильно, - снова подтвердил Паша, - но что, если я не сумею построить лекцию так, чтобы она поднимала ребят на новые трудовые подвиги?
- Сумеете, - уверенно сказал комсорг. - Говорите так, как выступали на фронте. Нефть у нас сейчас тоже фронт.
- Хорошо, постараюсь, - улыбнулся бывший фронтовик. - Только и вы постарайтесь, чтобы ваших бойцов было побольше на моей лекции.
- Об этом не беспокойтесь. Когда выступает хороший лектор, зал у нас не пустует.
И Дадашлы действительно принял все меры к тому, чтобы собрать на лекцию Паши Искандер-заде как можно больше молодежи. Он объехал все буровые, переговорил со всеми комсомольцами и теперь был очень рад тому, что зал еле вмещал всех желающих послушать лекцию.
- Слово имеет товарищ Искандер-заде! - прозвучал голос комсорга.
В зале наступила тишина.
Паша, отойдя от маленького столика, стоявшего перед слушателями, остановился прямо против Таира.
- Я сегодня не буду говорить о том, что делал на фронте, - начал тихим, спокойным голосом Паша.-Если будет нужно, я побеседую с вами об этом как-нибудь в другой раз. Сегодня я хотел бы поговорить о моральном облике нашей советской молодежи... Что такое мораль сама по себе?
Паша глядел не на сидевших перед ним ребят, а куда-то в даль, в неопределенную точку, но с первых же слов завладел вниманием слушателей.
- Я, - продолжал он, - до войны не бывал ни в одной из европейских стран. Когда заходила речь об их культуре, некоторые поклонники иностранщины говорили о всем заграничном с восхищением. Я слушал, и мне казалось, что любой европеец опередил нас по крайней мере на два века. Но что я увидел на самом деле? На поверку оказалось, что нас обманывали, расписывая нам всякие небылицы. Я очень скоро убедился, что советский человек по своим внутренним, моральным качествам стоит выше европейцев. Недаром глаза лучших из них устремлены на Советский Союз.