Они прошли дальше. Вверх и вниз по улице сновали толпы людей. Проходя мимо высокого, с огромными окнами здания, Лятифа сказала:
- Вот это Академия наук. Здание построено в свое время известным миллионером Мусой Нагиевым. Раньше ты видел этот дворец?
- Видел, но кто построил его, не знал.
- Об этой постройке отец много рассказывал. Оказывается, пока было достроено это здание, архитектору не было житья от Нагиева.
- Почему?
- Миллионер Муса Нагиев был страшно скупым человеком. Друзья как-то уговорили его построить в память умершего сына Исмаила дворец. Но они знали, что если назвать старику сразу сумму расходов, ни за что не согласится. Вот один из друзей и посоветовал: "Составим смету, а часть расходов скроем. Когда будет построен первый этаж, скажем, что денег нехватило..." Отсюда и начались несчастья бедного архитектора. Когда выяснилось, что денег, отпущенных на строительство дворца не-хватит, Нагиев готов был растерзать инженера. Он скорее согласился бы умереть, чем выпустить из рук, лишнюю копейку. Немало мытарств претерпел архитектор, прежде чем ему удалось закончить строительство. Однажды в зале нового дворца устроили какой-то благотворительный концерт. На вечере присутствовали все богачи города. Тут же находился и сам Муса Нагиев. Молодые люди с кружками обходили гостей, собирая пожертвования. Подходят к Нагиеву. Тот опускает руку в карман, вынимает двугривенный и хочет положить в кружку. Один из друзей Нагиева тогда и говорит: "Что же это, старик, ты делаешь? Твой сын опустил в кружку две золотые десятки, а ты хочешь пожертвовать двадцать копеек?" А Нагиев в ответ: "Что ему? Он сын миллионера. А мой отец был простым торговцем соломой..."
- Это случилось в самом деле, - спросил Таир, - или выдумано так, ради забавы?
- В самом деле. Скупость Нагиева была известна всему Баку.
- Да-а, - протянул Таир, - сколько же рабочих денег он прикарманил, если стал миллионером!
- Они сели в трамвай и вернулись в поселок, но разошлись не скоро: то и дело прощались и, забыв об этом, снова начинали прохаживаться по улице. Было уже около полуночи, улицы начинали пустеть.
- Ну, мне пора, Таир, - сказала Лятифа, - а то мать будет беспокоиться,
Но опять их пальцы сплелись и не разжались. Знакомая машина снова промчалась мимо них уже в обратном направлении. Они молча проводили ее глазами.
- Жаль, что меня не было на буровой, - проговорил Таир. - Может быть, товарищ Асланов заезжал и к нам?
- Не беспокойся, Таир, ты его еще увидишь.
8
Некоторые работники треста Лалэ Исмаил-заде пытались, хотя и неофициально, уговорить мастера Волкова бросить четвертую буровую и приступить к бурению новой скважины. Волков, однако, не поддавался уговорам. Взяв на себя всю вину и ответственность за ошибку, которая привела к серьезной аварии, он работал на бypoвой, не зная ни сна, ни отдыха, до тех пор, пока не добился своего. Авария была ликвидирована, и, продолжая скоростное бурение, он уже наверстал упущенное время. Сегодня оставалось всего десять метров до проектной глубины, и именно сегодня машина Асланова неожиданно остановилась у его буровой.
Асланов давно знал Волкова, как прекрасного бурового мастера. Их знакомство состоялось еще в те времена, когда Волков бурил свою первую скважину в Бухте Ильича - на осушенном по указанию товарища Кирова берегу моря.
По своему обыкновению, Асланов громко приветствовал мастера и за руку поздоровался со всеми рабочими бригады. Волкову было неловко за недавнюю оплошность, и он стеснялся смотреть Асланову прямо в глаза. Секретарь горкома, однако, и виду не подал, что замечает состояние Волкова.
- Как живете, Семен Владимирович? - с дружеской простотой спросил он.
Когда Волков попытался заговорить о тяжести своей вины, Асланов прервал его:
- Я не о том, Семен Владимирович. Есть уже приказ о прекращении расследования, не правда ли?
- Да, Аслан Теймурович, большое спасибо.
- Мы отличаем ошибку от халатности. А вам следует объяснить товарищам, что наше государство прежде всего заботится о жизни рабочего.
- Правильно, Аслан Теймурович, но и мы не должны забывать о своей ответственности за каждую государственную копейку.
Асланов не сомневался в том, что эти слова сказаны от чистого сердца. Он знал, с каким напряженным вниманием работала всегда бригада Волкова.
- Но одну вину я не прощу вам, - серьезным тоном сказал секретарь горкома. - У вас на буровой, конечно, имеется телефон?
- Конечно.
- В списке, висящем у аппарата, есть, должно быть, и моя фамилия?
- Да.
- А почему не позвонили мне? Или вы думаете, что моя фамилия занесена в этот список так, для проформы?
На губах у Волкова появилась горькая улыбка.
- По правде сказать, я не люблю быть передатчиком неприятных известий.
- Кто же любит? Но это необходимо, - сказал Асланов и шагнул к вращающемуся ротору. - Ну как, удовлетворяет качество глинистого раствора?
- Да... - запнулся Волков, - жаловаться не могу.
- Нет, незачем смазывать вину глинозавода. Там вообще работают плохо. Не бьются за качество!
- Это, пожалуй, верно.
Асланов готовился к выступлению на общебакинском совещании нефтяников. В этих случаях он объезжал промыслы, беседовал с мастерами, рабочими. Но сейчас условия не позволяли ему затягивать беседу: все были заняты, да и гул механизмов заглушал голоса. Видя, кроме того, попытку Волкова отнести недостатки в работе за свой счет и зная, что ему все равно больше ничего не выудить у него, Асланов попрощался со всеми и уехал. Он побывал еще в нескольких бригадах и только около полуночи вернулся к себе домой.
Услышав знакомый гудок, к нему навстречу выбежал маленький сынишка и еще на лестнице обвил руками его колени.
- Папа, - воскликнул он, - фотограф дожидается тебя.
- Какой фотограф, сынок?
- Ты же согласился...
Вместе с сыном Асланов прошел в кабинет. Это была просторная, скромно убранная комната. В глубине ее стоял большой письменный стол. Позади него на стене в красной лакированной рамке висела увеличенная фотография - Ленин и Сталин в редакции "Правды", под ней - портрет старшего сына Асланова, погибшего во время Отечественной войны. Пол был застлан большим ковром.
Сидевший здесь кинооператор учтиво поднялся навстречу Асланову. Это был низенького роста, полный и смуглый молодой человек с аккуратно расчесанными на прямой пробор волосами. В стороне, на массивном штативе, стоял его аппарат.
- Здравствуйте, - сказал Асланов, протягивая руку гостю, и, взглянув на его громоздкий аппарат, продолжал шутливо: - Решили увековечить для потомства мою скромную особу? Знай я, что вам придется тащить такую махину, не сказал бы "приходите". А что это за письмо?
Оператор улыбнулся.
- Зная ваш характер, решил пуститься на хитрость.
- Кто пишет?
- Москва. Центральная студия кинохроники. Нам надо сфотографировать для всесоюзного экрана кое-кого из знатных людей страны. - Он протянул запечатанный конверт Асланову. - Просят вас дать согласие на съемку.
Асланов вскрыл конверт, пробежал глазами письмо и положил на стол.
- Я дам вам тему для съемок, - задумчиво проговорил он. - Среди наших нефтяников немало таких, кого давно следовало бы заснять.
Оператор опешил.
- Разрешите, во-первых, сфотографировать вас за рабочим столом, хотя бы на один-два метра.
Асланов возразил полушутя-полусерьезно:
- Нет, дорогой, мое лицо совсем не отличается фотогеничностью.
Сразу поняв его, сынишка Асланова разочарованно поджал губы.
- Папа, я хочу, чтобы ты сфотографировался со мной!
Асланову трудно было отказать сыну.
- В таком случае, - обратился он к оператору, - я в вашем распоряжении. Надеюсь, если мы сфотографируемся с сыном вместе, наше изображение не появится на экране?
Пока оператор возился с аппаратом, Асланов вышел из кабинета, наскоро умылся, провел расческой по коротко остриженным волосам и вернулся обратно с двумя стаканами чаю в руках. В стаканах плавали круглые ломтики лимона.