Кудрат кивнул головой.
- Я в этом не сомневаюсь.
После подробного и тщательного анализа состояния работы во всех бакинских трестах, секретарь горкома перечислил ошибки, допущенные Кудратом Исмаил-заде.
- Мало говорить о массовом героизме среди рабочих, товарищ Исмаил-заде! Хорошо, конечно, подтягивать все бригады до уровня передовых, но почему ваш четвертый промысел плетется в хвосте? Да потому, что у вас не ведется систематической, плановой, серьезной работы над каждой скважиной, над определением и улучшением ее режима. Отдельные действующие скважины обслуживаются плохо. Нет действительной борьбы за выполнение плановых заданий и социалистических обязательств. А это происходит потому, что вы не проверяете реальные результаты своих же указаний, не следите за осуществлением выдвинутых вами же предложений. Согласен, что эти предложения делаются вами из лучших побуждений, но и вы согласитесь с тем, что зачастую они делаются на словах и забываются. Таким образом иногда слова у вас расходятся с делом. Не забудьте, что когда нарушается железное единство между словом и делом, тогда портится и стиль работы в целом. Вы, вероятно, хорошо знакомы с мастером Курбан-Али с четвертого промысла, который является ни более ни менее как "создателем" новой "теории". По его мысли, восстанавливать заброшенную скважину или, как у нас принято выражаться, оживить мертвую скважину - все равно, что иголкой копать могилу. Что это значит? Вероятно, число последователей этой, с позволения сказать, "теории" не ограничивается одной личностью мастера Курбан-Али. Да, кстати, а сам-то он здесь?
Асланов обвел глазами зал.
- Вот он. Прячется за чужие спины!
- Я здесь, товарищ Асланов, - и с места поднялся краснощекий мужчина с бритой головой.
Сидевшие в передних рядах обернулись. Курбан-Али сконфуженно опустил голову.
- Как вы думаете, что он мне однажды сказал? - продолжал Асланов. Говорит, будто бы для него умышленно составляется такой план, чтобы опозорить человека в глазах всех. А что происходит в действительности: восемьсот четвертая скважина, которую он назвал "мертвой", все-таки ожила. И оживил ее не Курбан-Али, хотя это входило именно в его функции, а комсомольская бригада из второго промысла, возглавляемая Дадашлы. Сейчас эта скважина дает тридцать тонн нефти в сутки. Надейся мы на Курбан-Али, она до сих пор была бы мертвой.
- Ты знал об этой истории, Кудрат? - спросила мужа Лалэ.
- Признаюсь, нет. Возможно, что это случилось до меня.
Асланов говорил свыше двух часов. Но время для слушателей прошло незаметно. Объявили перерыв.
Кудрат и Лалэ вышли в фойе. Они были рады встрече с бывшими школьными товарищами, сослуживцами по прежней совместной работе, которых давно не видели. Ни Кудрат, ни Лалэ не обижались на Асланова. "Больше всех он критикует людей, которых любит", - думали они и благодарили в душе Асланова за то, что он напомнил им о случаях, которые как-то незаметно проскользнули мимо их внимания. Кудрат, только что узнавший из речи Асланова об одном происшествии, имевшем место в его тресте, говорил себе: "Он абсолютно прав. До сего времени я не знаю людей как следует. Иначе трест дал бы сотни тонн нефти сверх плана".
Начавшиеся после перерыва оживленные прения затянулись до половины первого ночи. Асланов часто бросал реплики, напоминая каждому из выступавших недочеты, о которых он не нашел возможности сказать в своей вступительной речи, и не давал остыть разгоревшемуся спору. Он направлял прения по нужному руслу, подобно опытному капитану большого корабля, знающему, когда и куда следует повернуть штурвал.
К концу прений на трибуну вошел мастер Рамазан. Он говорил недолго.
- Даже справедливая критика, - сказал он, - вызывает недоумение кое у кого из нас. Но я считаю, что товарищ Асланов прав. Скажу о себе. Могу ли я выполнить план на двести процентов, если поставлю дело как следует? Бесспорно. В наступающем году так и должно быть! Строить коммунизм, товарищи, - это не халву есть. Это прежде всего - самоотверженный труд. И кто думает шутя пройти расстояние, отделяющее нас от коммунизма, тот, я думаю, останется на полпути. Но я, по правде говоря, хочу пройти этот путь до конца. Ведь не зря же рабочий класс понес столько жертв? Да и сам я поседел недаром. Я хочу, чтобы мы завершили строительство этого пышного дворца. Нет, не дойдем мы до коммунизма, если не будет у нас нефти. Нет, не дойдем!.. Чего там говорить? Сами вы не дети. Лучше меня понимаете, что к чему. Стало быть, усердие, рвение, честь - вот что решает!
К концу речи Рамазан хотел было сказать что-то более зажигательное, но, так и не найдя нужных слов, сошел с трибуны.
Рукоплескания потрясли весь зал.
- Нам предстоят еще более серьезные испытания, - сказал Асланов громко и отчетливо, закрывая заседание. - И мы должны выйти из них победителями. По-моему, все ясно, товарищи. Желаю вам всем успеха!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
На море начинался шторм. Ветер все более крепчал, и хотя давно уже наступило утро, ночной мрак, казалось, еще не покидал неба. Обычно голубое, море сегодня потемнело, и если бы не белые барашки, катившиеся на гребнях волн, можно было бы подумать, что вместо воды кругом бурлит мазут. Черные тучи, словно желая оторваться от преследующего их ветра, неслись к югу.
Сегодня Таиру предстояло работать в дневной смене. Он уже позабыл о том, что говорил ему Джамиль в первый его приезд на буровую о штормах на море, и никак не ожидал, что ветер может быть таким свирепым. Он думал, что в такую страшную непогоду работа на буровой будет приостановлена и "Чапаев", забрав всех на борт, доставит на берег. Но когда он увидел вращающийся, как всегда, ротор и работавших спокойно, без всякой суетни, людей, это поразило его. Помощник мастера Васильев сидел тут же с невозмутимым лицом и следил за рабочими. Увидев затаенную тревогу в глазах Таира, он только качнул головой и как бы про себя заметил:
- Да... Начинается бакинская зима.
Таир, не поняв его, возразил:
- До зимы еще далеко, уста.
- По календарю еще далеко, а вот погода уже зимняя, - сказал Васильев и поднялся.
Сильный порыв ветра с воем ударил по вышке, сотрясая ее до самого основания. Но Васильев оставался попрежнему спокоен.
- В Баку зима наступает с началом северных ветров, - пояснил он.
Вспомнив о том, что Рамазан почему-то не приехал сегодня, он крепко ухватился рукой за козырек фуражки и начал обходить буровую. Проверил запасы материалов, мысленно прикинул - хватит ли труб, если шторм продолжится несколько суток, и окинул взглядом рабочие площадки - все ли на местах. Хотя старый мастер и был уверен в своих людях, тем не менее, как командир части, готовящейся к бою, он старался в подобных случаях заранее предвидеть все возможности и случайности. Люди были все на местах. Внешне они казались спокойными, но, вглядевшись внимательнее, можно было заметить, что все они держатся на-чеку. Никто в бригаде Рамазана не допускал и мысли о приостановке работы в штормовую погоду. Старый мастер всегда говорил своим рабочим: "А если шторм затянется не на пять, а на десять дней? Время-то дорого!"
Эту же самую мысль Васильев выражал по-своему: "Наши якоря брошены. Стоим крепко!"
Шагая по мосткам буровой, он глядел на членов бригады твердым, уверенным взглядом, словно хотел сказать: "Что нам, ребята, штормы? Видали мы их на своем веку!"
В черных, как мазут, брезентовых перчатках Джамиль вместе с двумя товарищами готовил глинистый раствор. Но мысли его были далеко, и это не ускользнуло от внимательного взгляда Васильева.
Джамиль думал о Таире и Лятифе. Успех, выпавший на долю Таира во время концерта кружка самодеятельности, как ему казалось, произвел на Лятифу огромное впечатление. Что с того самого вечера между ней и Таиром установились самые сердечные отношения, в этом он уже убедился. Недаром же каждый раз при встрече она так принужденно здоровалась с Джамилем и при этом так озиралась по сторонам, словно боялась, что Таир увидит ее с другим.
Васильев видел, как медленно и неохотно двигается Джамиль, всегда такой энергичный, старательный, контролирующий каждый свой шаг, и объяснял его состояние влиянием погоды.