- "Человек умирает... - повторила я вслух слова мамы, - и никто его больше никогда не увидит..." А по чему не увидит?
Обычно мои вопросы часто заставали маму врасплох. В отличие от деда, она не всегда умела на них ответить.
- Не знаю... Таков закон жизни.
- Какой плохой закон, мама! Кто его придумал, этот закон?
Она не ответила, только, тяжело вздохнув, пожала плечами.
С балкона нашей городской квартиры хорошо было видно море. Теперь я часто по вечерам с волнением ожидала появления луны. Луна поднималась из-за моря, выстилала по волнам свою серебристую дорожку, и я все надеялась втайне, что в один из таких вечеров вернется папа. Но он так и не появлялся.
- А почему не приходят мои дяди? - спросила я маму.
- Их тоже унесла война.
- Всех унесла? Куда унесла? Зачем унесла?
Я могла бесконечно задавать вопросы. Эти вопросы и моя фанатичная вера в возвращение близких, очевидно, пугали маму. Она долго, не скрывая удивления, всматривалась в меня и ничего не отвечала..
Она и сама стала какой-то медлительной, отрешенной, как заколдованная. Я привыкла видеть ее в постоянной работе. Ее руки никогда не знали покоя, всегда хлопотали. А теперь ее словно подменили. Целыми днями сидела она, уставясь в одну точку, все думала, думала о чем-то своем. Поражала меня и бабушка. Уж кто-кто, а она не давала маме и минуты посидеть спокойновсегда какую-нибудь работу придумает. А тут вдруг тихая стала, даже мягкая какая-то, и в злых глазах ее появилось сострадание. Что-то надломилось в ней, угасло, не было уж прежней жесткости, непреклонности. Живая, неугомонная, бабушка теперь могла часами сидеть на коврике, задумчиво поглаживая колени. Только я еще не до конца поняла, что такое война, и все верила, ждала, что вот пройдет немного времени и вернется прежняя жизнь с беззаботными играми, сказками, летней суетой... Поэтому я хваталась за все, что связывало меня с этим миром.
- Что-то я давно не ела бабушкиного хлеба, выпеченного в тендире.
Мама спрятала глаза, бабушка сказала:
- Муки нет.
- А где же она?
- Война унесла, - ответила мама.
- А тендир?
- И тендир тоже.
- Кто же это такая - война? Что ей надо от нас?
Война! Какое страшное слово. Я стала бояться его.
Бояться, что эта самая война встанет и на моем пути, отнимет у меня портфель, приготовленный к школе, букварь, а может, и вообще не пустит в школу!
Еще на даче, когда папа принес мне этот портфель, книжки, тетради, цветные карандаши, я места себе не находила от счастья. Папа обещал, что он сам отведет меня в школу. Я заранее мысленно видела это сентябрьское утро, светлое, праздничное, потому что навстречу ему шли высокий мужчина и девочка с большим бантом в короткой косичке. Девочка очень гордилась своим папой, и своим новым портфелем, и букетиком цветов...
Я берегла свои книжки, каждый раз перелистывала их и складывала в портфель. Потому что я знала - все равно придет первое сентября, прозвенит первый звонок, и для меня, как для всех мальчишек и девчонок страны, начнется первый в жизни урок. Только папы рядом со мной не будет. К тому времени не только я знала это.
Никогда еще зима не казалась мне такой холодной. Может быть, потому, что вместе с холодами в каждый дом постучался голод. Особенно было трудно, когда приходилось стоять в очереди за хлебом - иногда всю ночь... За куском черного хлеба. Еще совсем маленькие, мы научились спать стоя, согреваться, тесно прижавшись друг к другу. Самое тяжелое было - донести этот кусок черного хлеба до дома, не съесть по дороге половину - мамину половину... Война постучалась и в нашу школу. Ушли учителя-мужчины, в школе остались одни женщины.
Помню, нас всех, все классы, вывели на школьный двор. Мы, малыши, не очень понимали, почему так волнуются наши педагоги, старшеклассники... В этот день школа провожала на фронт Азиза-муаллима, директора школы. Я тогда обратила внимание на нашу учительницу Сейяру-ханум. Она стояла в толпе учителей бледная, с искусанными губами, и слезы сами капали и капали из ее глаз. Она плакала молча и, когда я поздоровалась с ней, ответила, даже не глянув в мою сторону. Я сначала обиделась, а потом увидела, как она смотрит на директоpa, как будто закричит сейчас. И он тоже не отрывал от нее глаз. А когда он стал прощаться, она заплакала громко и вся задрожала. И мы первоклашки, тоже стали плакать - жалко было Сейяру-ханум.
Что же это такое - война? Может, это черное, громадное уродище? Безобразный дракон, у которого много голов и из каждой пасти рвется огонь, опаляет все вокруг? Дедушка рассказывал, что Мелик-Мамед, герой азербайджанских сказок, один справлялся с несколькими драконами. Так неужели столько мужчин со всей страны не могут победить этого дракона? Нет, конечно, война это не дракон.
- Не переживай, детка, - сказала мама, которая внимательно наблюдала за мной. Она вообще умела угадывать, о чем я думаю. - Так долго продолжаться не может. Задушат мужчины войну. А ты учись хорошо, старайся.
Мама утешала меня, но я - то знала уже, как тяжело ей самой, как ей надо, чтоб кто-нибудь ее утешил. И я старалась как могла. Стихи ей читала, что-нибудь смешное рассказывала, только бы увидеть слабую улыбку на ее похудевшем, тонком лице.
Несмотря ни на что, каждый день звенел звонок, и начинался урок в нашем первом классе. Но однажды Сейяра-муаллима собрала нас и сказала:
- Ребята, сегодня занятий не будет. Идите домой.
- А уроки? - спросили мы. - Зачем домой?
- Ну, потому что... - она растерянно замялась, не зная, как лучше объяснить нам. - Ну, потому что школу перевели в другое помещение. Наша школа станет госпиталем, - сказала она.- Здесь будут лечиться раненые.
И сразу все загалдели, задвигались.
- А как же мы? - крикнул кто-то из ребят. - А нам куда?
- Вы будете учиться в другой школе. А сейчас по домам, ребята.
Обычно наша учительница последняя покидала класс - и нам очень нравилось, что она провожает, нас каждый день, - а тут повернулась и быстро, почти бегом вышла за дверь.
Я домой не пошла. Я не могла себе представить, что этой моей школы больше не будет. Почему людей должны лечить в школе? Есть же больницы! Или эта проклятая война, которая так много отняла у нас, добралась уже до школы? Я хотела своими глазами увидеть войну, тех, кто для нее отбирает школу... Я устроилась под деревом чуть в сторонке и все смотрела, смотрела, ожидая, что случится невероятное.
Смотрю, одна за другой подъезжают грузовые машины. Рабочие стали выносить доски, книги, разные приборы, парты... Тяжело груженные машины уехали. Я видела, как из кузова переднего грузовика вывалилось чучело чайки и рассыпалось на асфальте. А потом по нему проехали другие грузовики.
Опечаленная, расстроенная, вернулась я домой. Дома пусто. Мама еще не вернулась с работы. С утра и до вечера она работала в прачечной, и почти все домашние заботы - уборка, получение продуктов по карточкам, приготовление еды - в основном вареной картошки или горсти риса - все легло на мои плечи.
Мама пришла, когда было уже темно. Она едва доплелась до кухни, тяжело опустилась на табурет и долго растирала опухшие от стирки руки.
- Мама, а что такое военный госпиталь? - спросила я.
- Это совсем как больница, только лечат там раненых солдат.
- Мама, когда же умрет эта война?
- Умрет, дочка, обязательно умрет...
Каждый раз, отправляясь на занятия, я теперь проходила мимо нашей старой школы. На вид она не изменилась. То же самое здание, из кирпича со стеклянным входом... Только не слышно ребячьих голосов, смолк: школьный звонок... Я останавливалась, смотрела на окна, где сидели мужчины - кто с костылями, кто с перевязанной головой, кто без руки. Иногда они негромко, печально пели. Кто-то из солдат начинал играть на гармошке, мелодию постепенно подхватывали соседи, потом раненые из других комнат. И через несколько минут пел весь госпиталь. Солдаты пели "Катюшу", "Жди меня", "Без тебя". Я каждый раз останавливалась под окнами госпиталя послушать пение раненых, мелодии и слова тревожили меня. Разве я знала тогда, что запомню их на всю жизнь?...