Забрав покупку, дама направилась к дверям, на ходу пытаясь надеть кружевную перчатку, но ей помешал маленький сверток, выданный фармацевтом. Перчатка упала. Заметив это, Луша, бросилась поднимать казалось бы надушенный аксессуар, но от него смердело, как от четырехдневного мертвеца.
Дама остановилась. Поля шляпы закрывали половину лица. Сухая рука, точно растрескавшаяся древесная кора в серо-зеленых бороздах, подхватила перчатку и дама улыбнулась, обнажая бледные десны. Единственный кроваво-рубиновый клык блеснул и тут же исчез за полоской сизоватых губ.
Изумленная баба, чуть шею не свернула, провожая странную даму до дверей аптеки, пока ее не окликнула из-за прилавка миловидная девушка в белом переднике и косынке с крестом.
Луша быстро пересекла пустой аптечный зал и подошла к прилавку.
— Лампушка, приходи ко мне сегодня для разговору, — сказала она, сдавленным шепотом, боязливо оглядываясь. — После аптеки заходи. Мне тебе что-то важное нужно сказать.
Девушка коротко кивнула и, не затевая расспросов, унеслась в недра аптеки к алтарю богини Панацеи, где с усердием и интересом выпаривала, перетирала и смешивала все, что положено по рецептам. Управляющий не поощрял посторонних разговоров. В аптеке немца Пеля должен быть орднунг во всем.
Вечер опустился на Петербург. Нежный ветер с Невы трепал засаленные подолы и нечесаные кудри ночных охотниц. Легкие в общении они громко хохотали и подмигивали слоняющимся по набережной деревенским мужикам, командированным семьями на заработки, да матросикам со стоящих на пристани неподалеку барок. Близился час трактирного беспредельного веселья. Скоро запоет, загудит ночной Питер! Но Евлампия Середкина, опустив глаза, спешила мимо копеечных проституток, не осуждая их и не проклиная. Она знала только, что эти женщины, возможно, еще не учтенные и не получившие от властей свой позорный желтый билет, подвергают опасности заражения и себя и клиентов. А, заработав срамную болезнь, под кустом или в грязной конурке ночлежного дома, уж точно не побегут лечиться, пока нос не провалится или доброхоты не заявят в полицию на распутных девок. Так и будут блудные мужики, отведавшие запретной любви, заражать своих жен, а те, безропотные, станут заботливо лечить похотливых кормильцев отваром фиалки или какой другой самодельной дряни. И никто не станет колоть им в зад арсол с сальварсаном, а потому что не господа. И такая несправедливость ей очень не нравилась.
Девушка поднялась по лестнице и, трижды прокрутив винт звонка, стала ждать, когда ей откроют. Вскоре в глубине послышались шаги и детские голоса. Когда дверь распахнулась навстречу ей выбежали двое ребят. Она присела, сгребла их в охапку, звонко расцеловала в щеки и, вынув из кармана по леденцу на палочке, вручила каждому.
— Ох, и балуешь ты их, Лампушка, — не зло укорила племянницу Луша и, прикрыв за ней двери, повела темным коридором в комнату, освещая дорогу керосиновой лампой.
Ребята, устроившись на кровати, болтали ногами и о чем-то спорили. Еще один, самый младший, крепко спал на сундуке: из-под лоскутного одеяла, виднелась крошечная розовая пятка
— А ну-ка ш-ш-ш! — зыкнула на них строго мать и те замолкли, продолжая облизывать сладкие гостинцы.
— Какая ты Луша бледная, — всматриваясь в лицо родственницы, озабоченно подметила девушка. — Ты не заболела? Живот не крутит?
— Здорова я. Это от огня, наверное, бледность во мне, — ответила та, ставя на стол лампу. — Как сама-то? Я тебя дня три как не видала в аптеке. Уезжала куды?
— Нет… — быстро присаживаясь к столу, ответила племянница, в тихом голосе слышалась какая-то затаенная радость. — Я в институт медицинский поступила. Буду лекарем. Экзамены сдавала. Вот сдала. Ой, Лушенька, — девушка вскочила и обняла тетку. — Я такая счастливая!
— Это что за институт такой? Кого лечить будешь?
— Женщин. Но сперва выучусь. — Она вынула из бархатного ридикюля бумажку и, развернув, положила на стол под лампу. Но заметив удивленные глаза Луши, опомнилась. — Ой, я забыла, что ты неграмотная у нас. Луша, а не пойти ли тебе учиться. Хочешь, устрою в вечерний воскресный класс для рабочих?
— А детишков куды? Или с ними можно? — хмыкнула та, разливая по стаканам компот из крыжовника. — Айда, пить! — грозно скомандовала и ребята в грубых рубашонках до пят, спрыгнув с кровати, ухватились за стакан, дергая каждый к себе, пока не выплеснули часть на пол. — Я вам! — прикрикнула мать, отобрала стакан, и сама напоила каждого. — И в кого ты у нас такая умная! Не иначе мамка твоя с барином согрешила, — присаживаясь за стол, Луша подперла голову изрядными кулаками — иной мужик позавидует, — и нежно взглянула на сияющую племянницу.