Елена Поцелуева
Аптекарь
Как-то я зашел в публичный дом, стоящий в центре разграбленного города. Аптекарь – так звали его владельца, хмурого старика, облаченного в черный фрак и лаковые штиблеты. Пройдя внутрь широкого раскрашенного холла, я присел рядом с ним на помпезный ярко-красный диван с искривленными ножками.
– Почему тебя называют Аптекарь? – спросил я, откинувшись на спинку дивана и доставая сигару.
Он посмотрел на меня из-под густых, нависших над туманно-черными глазами, бровей и, поглаживая свою окладистую бороду, ответил:
– Потому что я выписываю лекарство, лекарство от скуки. И только мой опыт, и знание людей позволяют мне безошибочно подобрать нужное лекарство и определить его дозу. Кому-то жизненно необходима огненная бестия, с дозой не меньше, чем три раза в неделю, по два часа к ряду, а кому-то достаточно меланхоличной, тощей блондинки раз в месяц для поддержания идеального состояния духа, такой с ума сойдет от напора и безудержной страсти. Некоторым же приходится оставаться на стационарное лечение и проводить здесь по две, а то и по три недели. Здесь самое главное – не навредить. Человек должен почувствовать себя выздоровевшим от гнетущей душевной болезни – скуки.
– Всем ли необходимо «такое» лекарство? – я сощурил глаза и прицельно посмотрел на него. Аптекарь уловил мой взгляд и, не моргая, продолжил:
– Совсем нет. «Такое» лекарство, – теперь уже он, прищурившись, смотрел на меня, – нужно лишь тем, у кого нет любви. Симбиоз, который я продаю здесь, способен ненадолго дать ощущение схожее с любовью. Доза моего лекарства зависит от силы нехватки любви. Чем больше человек отчаялся ее найти, тем сильнее должно быть лекарство и больше доза. Однако и это со временем перестает действовать. И тогда остается только одно.
Аптекарь замолчал, и, казалось, погрузился в сон. Я принялся рассматривать эпатажное заведение, украшенное канделябрами и хрустальными люстрами, раскачивающимися под самым потолком и так и грозившими обрушиться прямо тебе на голову. Тут послышался шум с винтовой лестнице, уходившей витиеватой змеей в самый верх заведения. Я оглянулся и увидел прелестную девушку, грациозно спускавшуюся прямо ко мне. Она игриво подмигнула и протянула руку. Я помог ей сойти с лестницы, и она тут же присела рядом со мной и Аптекарем на помпезный скрипучий диванчик.
– Что ты здесь? – прощебетало прелестное «лекарство». – Совсем не похоже, что ты болен? – и она провела тонкими пальцами по моей шее. Я вздрогнул он непривычного прикосновения, как будто сотни маленьких холодных иголочек пронзили мое тело. Она наклонилась ко мне так, что я почувствовал ее упругую, чувственную грудь. Дурман охватил меня, голова закружилась. «Лекарство» приоткрыла свои пухленькие губки и крикнула мне на ухо: «Уходи!» Я моментально отрезвел, подскочил на ноги и уже хотел было бежать из этого чуждого мне места, как вспомнил, что старик не договорил.
Я остановился и уже протянул было руку, чтобы встряхнуть его за плечо и тем самым разбудить, как девушка преградила мне дорогу. Она закрыла старика собой, и, уперевшись руками в свои округлые бедра, грубо спросила:
– Тебе чего надо?
Еще находясь во власти разговора с аптекарем, я, заикаясь и путаясь, стал передавать ей наш разговор с ним, пытаясь объяснить, что он не закончен, и я хотел бы продолжить.
– Да что тут продолжать? Что тебе не понятно? – девушка стала нервно топать каблуком по тусклому мраморному полу.
Я замялся и стал отсчитывать такт, который отбивал ее каблучок.
– Ты не болен! Уходи, – наконец прошипела она. – Сюда приходят те, кто потерял любовь или никак не может обрести ее. Вот им мы помогаем. Тебе помогать не нужно. Ты не болен! – снова повторила она, продолжая закрывать старика своим, пышущим молодостью и яростью телом.
– Но… я хотел узнать, – снова замялся я. – Старик «аптекарь» он не договорил.
– Что? Что? – девушку разрывало от нетерпения.
– Он сказал, – начал я,– что его «лекарство» со временем перестает действовать. И тогда остается только одно, – повторил я последние слова Аптекаря.
– Ну, – девушка еще сильнее затарабанила каблуком по полу. – И что тебе не понятно?
Я осмелел и посмотрел девушке прямо в глаза.
– Что остается?
Ее губы искривила злобная усмешка, взмахом головы она откинула белокурую прядь, выбившуюся из прически и упавшую ей на лоб.
– Тогда, – она сделала паузу, чтобы понаблюдать, как конвульсивно пульсирует жилка у меня на виске, – тогда-а-а, – она рассмеялась, и тут же ее взгляд наполнился горечью. Ее губы задрожали.
– Остается только одно, – я замер в напряженном нетерпении, вытянувшись как струна, чтобы не пропустить ни звука.