— Что сегодня на ужин? — деловито вопрошал он вместо приветствия.
Что ж, я получила, что хотела. Разумеется, я его обстирывала, я готовила, я ходила по магазинам, и за квартиру платила тоже я. Само собой, машину мою он брал когда вздумается.
Однажды после особенно тяжелого дня я, словно мать нерадивого сына, отругала его за беспорядок в квартире. При этом Левин даже не был неряхой, просто он ухитрялся занимать собой все пространство в квартире. Обе мои комнаты теперь неизменно были завалены вещами, не имеющими ко мне ровно никакого отношения, тогда как его комната выглядела почти необитаемой.
— Ты иногда у меня прямо как ребенок, — сказала я и поцеловала его.
— Разве ты не хочешь детей? — спросил он.
Я чуть не поперхнулась.
— Конечно, хочу, всякая нормальная женщина хочет иметь детей.
Казалось, Левин о чем-то раздумывает.
— Хочешь, заведем? — спросил он. Прозвучало это так, будто в дополнение к кошечке он не прочь завести и собачку.
— Потом, — сказала я. Мне хотелось иметь не внебрачного ребенка, а полноценную семью.
Не реже раза в неделю мы ездили к деду Левина в Фирнхайм.[6] Я ожидала увидеть нечто вроде богадельни и была немало изумлена при виде дома, скорее заслуживающего называться виллой. Старик жил здесь один, под присмотром экономок, которые, правда, то и дело менялись. Последнее обстоятельство Левин объяснял допотопными представлениями старика об их жалованье.
Видимо, дед и вправду несколько оторвался от жизни и реальных цен на рынке труда, пребывая в безумном убеждении, что весь белый свет только и норовит его облапошить. Левин отзывался о старике без особого почтения, но долг свой исполнял честно: следил за домом и садом, возил деда по врачам и в банк, даже ногти ему на ногах стриг. Со временем и я стала выполнять работу, на которую не были способны экономки: печатала письма, заполняла бланки счетов, сортировала белье, пополняла продуктами морозилку. Думаю, кто другой на его месте отблагодарил бы меня не только скупым словом, но и каким-нибудь маленьким презентом. Тем больше я ставила Левину в заслугу, что он — пусть не без ворчания — все равно продолжает бескорыстно заботиться о деде.
Однажды, когда я оказалась со стариком наедине — Левин повез отдавать в ремонт газонокосилку, — я попыталась обрисовать ему плачевное материальное положение его внука.
Герман Грабер, так его звали, посмотрел на меня раздосадованно.
— Значит, и вы тоже считаете меня старым скрягой, — проговорил он и, как ему казалось, незаметно прополоскал свои «третьи» зубы глотком кофе. — Допустим, вы знаете, что я богат. Чего вы, полагаю, не знаете, так это того, что мой бедный обездоленный внук превратил в груду металлолома мой новенький «мерседес». За что ему и приходится безвозмездно делать для меня кое-какую мелкую работу, но если он при этом еще и жалуется, то лучше уж мне сразу завещать все свои деньги первому попавшемуся сироте.
«Да это же шантаж!» — подумала я с возмущением, подкладывая кусок яблочного пирога на его тарелку, украшенную альпийским пейзажем.
— К тому же еще большой вопрос, — продолжал он, — действительно ли одна из двух последних экономок увела у меня фамильное золото и серебро или это внук постарался.
Я покраснела и промолчала.
Но Герман Грабер, похоже, моего смущения не заметил, поскольку как раз в этот момент углядел в саду на бельевой веревке чей-то черный бюстгальтер.
На обратном пути я принялась расспрашивать Левина об аварии. Он отвечал неохотно, почти сквозь зубы.
— Устал, наверно. Ну и провалился на секунду. Из Испании возвращался, всю ночь гнал.
Я сочла, что это ужасная безответственность.
— Кто-нибудь пострадал?
— Не совсем… На меня по встречной вылетел грузовик, начал резко выворачивать, и у него прицеп опрокинулся. Угадай, чем он был нагружен? Конфитюром в стеклянных банках. Представляешь, как шоссе выглядело?
— Я спросила, пострадал ли кто-нибудь?
— Вернее, это был даже не конфитюр, а сливовый мусс.
Несколько минут мы молчали.
На новом «мерседесе» Левину разрешалось лишь время от времени вывозить старика, да и то на черепашьей скорости, брать же машину для своих нужд ему было категорически запрещено.
— И на чем же твой дед такое состояние сколотил?
— Он был электриком на маленькой фабрике и изобрел там какой-то невероятно выгодный промежуточный продукт, который взялся производить уже на своей собственной фабрике. Разбогател он еще в молодости, потом предприятие стало хиреть. Когда умер мой отец, дед вообще фабрику продал.