— Как можно ни с того ни с сего выпасть из окна? — удивилась сообразительная Дорит. — Такое только с детьми бывает…
— Она хотела снять ставни, их надо покрасить.
Дорит присвистнула.
— Конечно, нехорошо ругать пострадавших, но ведь это сущее безумие — браться за такую работу в одиночку!
Я не стала Дорит поправлять.
— Ну ничего, как-нибудь образуется, — утешила она меня, — а ей будет урок. Ты сама-то успокойся. А хочешь — приезжай ко мне.
Я бы с удовольствием поехала в Хайдельберг, дабы вверить себя материнским заботам Дорит. Но в таком состоянии я не могу вести машину, да и Дитера надо дождаться.
Чтобы как-то прийти в себя, я сварила крепкий кофе, но меня тут же вырвало. Потом поднялась наверх и изучила место происшествия. Вооружившись биноклем, осмотрела дома, примыкающие к нашему участку. Там, кстати, живут и знакомые Геро. Можно ли было что-то оттуда видеть? Нет, ненавистные мне ели стоят стеной. Даже с биноклем я не взялась бы определить, моет ли кто-нибудь в тех домах окна или нет. Меня это немного успокоило. К тому же сбежались бы соседи, просто прохожие, а тут даже приезд «скорой помощи» никого не всполошил.
Оставалась сама Марго. Она-то знает, что я расцепила руки. Что мне сказать в свое оправдание? Брезгливость не оправдание. А если меня оса ужалила? Чушь, громко сказала я самой себе, какие в ноябре осы? Может, паук, какой-нибудь особенно страшный? Даже это куда убедительнее, чем обыкновенная капля пота.
Час спустя я позвонила в больницу. «Вы родственница?» — спросили у меня. Нет, просто знакомая. Знакомым они справок не дают, но нужно немедленно оповестить ближайших родственников и попросить их срочно приехать в больницу. Я пообещала, что сейчас же этим займусь. Только есть ли у Марго родители? Я даже девичьей фамилии ее не знаю. Кого спросить? Я позвонила одному из друзей Левина, но тот ничем не мог мне помочь.
Когда наконец приехал Дитер, я просто кинулась к воротам. По моему лицу он сразу понял, что что-то стряслось.
— Я провожу тебя к Марго в больницу, — пробормотала я без всяких объяснений и, сообразив, что забыла пальто, побежала обратно. В прихожей я увидела в зеркало, что на мне все еще та же косынка, в которой я мыла окна.
По дороге я рассказала Дитеру то же самое, что уже рассказывала Дорит.
Нас провели в реанимационное отделение. Подключенная к аппаратам, опутанная шлангами, Марго лежала в глубокой коме. Один из врачей вывел нас из палаты, подозвал к себе Дитера и рассказал ему о состоянии пациентки. Как я потом узнала, он сообщил, что надежды никакой. Дитеру разрешили посидеть у ее постели, я осталась ждать в коридоре. Два часа спустя Марго умерла.
Дитер безмолвно позволил мне сесть за руль. Дома я сразу повела его на кухню, заварила ему чай, поставила на стол бутылку коньяка. Он пил только чай.
Я не знала, чем и как мне его утешить.
— Она наверняка совсем не мучилась, — сказала я наконец, — она сразу потеряла сознание.
— Господи, она такая неудачница! — почти простонал Дитер. — Ей всю жизнь не везло. Только здесь, в этом доме, она зажила по-человечески, и вот на тебе. Она так наслаждалась, что благодаря вашей щедрости наконец-то живет, в настоящей квартире, с ванной, отоплением…
Это было уже слишком. Я разрыдалась и рыдала без удержу. Дитер только гладил меня по голове. О своих чувствах он ничего не говорил.
Наутро в понедельник мне надо было снова выходить на работу. Это оказалось для меня наилучшим лекарством. После обеда в аптеку позвонил Дитер, чего он прежде никогда не делал. Нет, Левин еще не приехал, сообщил он, зато в доме побывала полиция. Обычное расследование при несчастных случаях с тяжелыми ранениями или со смертельным исходом. И поскольку я единственная свидетельница, просили сразу после работы заехать к ним в отделение.
Я перепугалась.
— А что они хотели узнать? — спросила я.
— Первым делом мансарду осмотрели, особенно окна, и замерили высоту падения. Сфотографировали разбитую ставню и ее шлепанцы.
Ну конечно же, я совершила глупость, сказав, что находилась в той же комнате. Но когда я рассказывала о несчастье Дорит и Дитеру, мне еще следовало считаться с возможностью, что Марго останется в живых и изложит свою версию случившегося. На худой конец я и сейчас еще могу приплести паука. А так обнаружились бы расхождения в показаниях.
В фирнхаймской полиции меня заставили ждать, чем нагнали еще большего страха. Однако когда мои показания были наконец запротоколированы, все предстало уже не в таком мрачном свете.