От такой наглости я пришла в ярость.
— Это я, что ли, избила Левина до полусмерти?
— Ничего бы этого не случилось, если бы ты прямо и честно сказала ему, кто отец ребенка. А ты струсила.
Тамерлан, эта мохнатая грелка, спрыгнул с моих колен. И принялся азартно гонять по гладким плиткам пола какой-то мелкий предмет: лучшего времени для игры и забавы придумать, конечно, нельзя.
— С чем это он? — спросила я, чтобы как-то отвлечь Дитера.
Дитер посмотрел — это был зуб.
— Что с Левином? — спросил он.
— Ты выбил ему четыре верхних зуба.
Не похоже, чтобы Дитер сильно раскаивался.
— Так ему и надо. Слишком все с ним носятся.
— Ах, Дитер, — вздохнула я, от усталости потеряв на миг всякую бдительность. — А вдруг отец все-таки он? Откуда мне знать?
Дитер окаменел.
— А ну-ка повтори еще раз!
— Да оставьте вы меня наконец в покое! — взревела я, точно раненая львица. — Не знаю я! Может, это вообще ни один из вас, придурков несчастных!
Все дальнейшее произошло столь молниеносно, что я просто не помню, каким образом я из гамака переместилась на пол, а Дитер оказался на мне — он меня душил.
— Шлюха! — снова и снова кричал он мне в лицо.
Я отбивалась, брыкалась — все бесполезно, силища у него как у медведя. Никогда мне не забыть этот смертный страх. Но потом в голове у меня помутилось, и страх прошел. Я вдруг совершенно успокоилась. Сквозь мглу облаков передо мной, как лик Господень, вдруг проступило лицо Павла с широкой окладистой бородой. И — о чудо! — я снова смогла дышать. Железная хватка на моем горле вдруг ослабла, тело Дитера больше не давило на меня своей медвежьей тушей. Плохо соображая, я с трудом села. Подле меня, сцепившись в неистовой схватке, катались по полу Павел и Дитер.
Да где же полиция! Я попыталась подняться на ноги. Павел уже весь посинел и тщетно хватал ртом воздух. Дитер орал:
— Значит, этот козел шастает к тебе по ночам, это он тебя обрюхатил!
Надо срочно что-то делать. Недолго думая я расколошматила о голову Дитера свой любимый цветочный горшок с петушиными гребешками, — никакого эффекта! Но что это там блеснуло под кадкой с филодендроном? Разделочный нож. Левин, наверно, уронил.
Я неплохая аптекарша, и домохозяйка ничего, да и сил у меня побольше, чем кажется, но в метании ножей я полный ноль. Нож полетел без всякого свиста и не вонзился Дитеру в спину, а скорее скользнул по плечу. Однако даже этого оказалось достаточно: Дитер что-то почувствовал, он оглянулся и на секунду отпустил Павла. Тут он увидел кровавую царапину у себя на плече, и ему снова стало дурно.
Освободившейся рукой Павел схватился за нож. Он не успел ничего больше сделать — теряя сознание, Дитер всей своей тяжестью сам навалился на выставленное лезвие.
С трудом поднявшись на ноги, Павел тут же пропыхтел:
— Полицию!
Я помчалась к телефону.
Потом, вся дрожа, вернулась в зимний сад, и Павел обнял меня. Так мы и стояли, словно Гензель и Гретель, обнявшись и стараясь успокоить друг друга. И оба боялись взглянуть на тяжело раненного Дитера.
Когда прибыла полиция и «скорая помощь», мы все еще не в состоянии были давать показания. Мне сделали успокаивающий укол, Павел отказался.
Санитары, совсем недавно забиравшие Левина, оказались важными свидетелями — они-то знали, что в доме в этот вечер уже имело место какое-то скандальное выяснение отношений; к сожалению, это обстоятельство скорее работало против нас, ведь о происшедшем я рассказала неправду.
После того как в зимнем саду был произведен осмотр места происшествия, сделаны фотографии, собраны вещественные доказательства, нас с Павлом доставили в отделение и дали подписать протокол. Следы удушения на наших шеях были освидетельствованы и задокументированы врачом.
Наконец мы могли идти. Я просила Павла побыть со мной до утра, ибо ни за что на свете не хотела оставаться одна. Но Павел не смог — у него и так уже было неспокойно на душе из-за детей.
— Завтра утром я тебе позвоню, — пообещал он, — тогда и посмотрим, как нам быть дальше.
Чтобы хоть чем-то занять голову и руки, я провела остаток ночи, поливая цветы в зимнем саду.
17
— Сыплет снег в Сочельник густо, знать, в карманах будет пусто, — со злорадным смешком каркает моя соседка по палате.
Терпеть не могу всякие дурацкие поговорки, а эта и вообще невпопад: при чем тут Сочельник, когда дело под Новый год было?
— Нам года не беда, жаль, головушка худа, — парирую я.