— Да я не об этом, — сказала Лена.
— Случилось то, что землеройка в карьере перевернулась.
— Кто пострадавший? — бледнея, сказала Лена.
— Экскаваторщик, — сказал Кязимов.
«Нет, не буду спрашивать, — сказала себе Лена. — Ни за что не буду спрашивать».
— Требовать от вас я, конечно, этого не могу... Это с конце концов не ваше дело.
Лона молчала.
— Это — мое дело, — сказала она тихо. — Но как туда добираться?
— Я бы вам дал свою машину, но ее некому вести... Водитель живет в райцентре. Весь остальной парк занят в руднике. Поэтому вы доберитесь до Озерцов. Может быть, там схватите попутную... За Гусарскими низинами — рудник... Это не так далеко. Для нас это пустяки.
«Так вот они где, Гусарские низины», — подумала Лена. И еще она подумала о том, что жила всю жизнь легко и празднично и никогда не знала, что такое беда... И вдруг пришла беда, и была она связана с этим темным, странным названием «Гусарские низины». Она не знала этих низин, беды и страха она тоже не знала... Она знала только, что можно засылаться на экзамене, что можно поссориться с матерью или подругой, что есть в жизни неприятности и неурядицы, но все это так поправимо... А сейчас за Гусарскими низинами перевернулась землеройка... Лежит засыпанное землей человеческое тело, сильное, складное тело Алексея, беспомощно раскинулись руки, так тепло и осторожно прикасавшиеся к ее рукам...
— Ну, я пойду, — потерянно сказала Лена.
«А может быть, отказаться от всего этого?..» — подумала она, и какой-то трезвый, чужой холодок прошелестел в сердце. В конце концов она только аптекарша... Идти ночью бог знает куда...
Кязимов курил и смотрел на нее. Он не решался ее отпустить, какое-то невысказанное сомнение точило его... Перед ним был не врач, который может вылечить и спасти человека. Перед ним стояла девчонка, растерянная и, очевидно, неумелая девчонка, которая боится идти...
Кязимов курил и думал. Он умел многое и многое знал. Он умел строить, но не умел лечить. И в первый раз в жизни он пожалел об этом.
— Я чувствую, вам это не по силам, — сказал Кязимов с жалостью и чуть-чуть с презрением. — Оставайтесь...
Лена молчала... Ей вспомнились женщины, мочившие коноплю: «А ну, подмогни, городская...»
Эх ты, городская!.. Ты стоишь и тоскуешь, у тебя бессильные, отяжелевшие руки. Ты с ужасом думаешь о светлоглазом парне, мелькнувшем в твоей жизни, как поезд на полустанке. Но больше всего ты жалеешь себя.
Кязимов молчит и курит, жужжит почему-то лампочка, словно цикада. Сейчас она лопнет, погаснет, и больше Лена не увидит шафрановое лицо Кязимова и горячие, презирающие ее глаза. И действительно, гаснет свет. И теперь, когда Кязимов не видит Лену, она вытирает рукой глаза и тяжелым, набухшим от слез голосом говорит:
— Я пойду...
И она слышит голос невидимого ей Кязимова:
— Учтите, что в Озерцах вы можете не достать машину... А до Озерцов вас проводит комендант. Сапоги резиновые наденьте.
Через несколько минут Лена уже шла по дороге, на плече ее висела походная аптечка, а рядом с ней шел комендант. Комендант молчал, но невысказанное ругательство все время пряталось в его губах и не могло спрятаться до конца... В сущности, он был угрюмым человеком, которого стащили с постели.
— Знаете что, — сказала Лена, — идите домой. Меня проводит один человек... А вы идите спать.
Комендант с удивлением смотрел на нее.
— Какого еще дурака сыщешь сейчас, чтобы перся до Озерцов? — сказал он. — Ладно уж!
Лена остановилась, Ей было тяжело, даже страшно идти с этим молчаливым, чужим человеком. Ей захотелось остаться одной.
— Идите домой, — сказала она. — Извините за беспокойство.
— Как знаешь, — сказал комендант. — До Озерцов напрямки километра четыре.
В Озерцах машину Лена не достала... Попутные ей не попадались. Автобаза находилась в Озерцах, но водители жили кто где, потому что общежитие для мехколонны только еще строилось. Нужно было разыскивать шоферов...
— Да тут кальер не так уж далеко... Дорога только нехорошая — Гусарские низины, — сказал ей старик-сторож. — Да низины эти, поди, километра два, не боле...
— А что в них такого... страшного, в низинах? — спросила Лена, ища у старика опровержения своим страхам.
— Да ничего страшного в их и нет, — сказал старик. — Болотце просто... А сейчас дождик прошел — набухло. Да ты пройдешь!.. Тут у нас все ходют.
И она пошла.
Начался редкий лес. Потом он перешел в кустарник. Кусты в темноте казались ей людьми... Это были чужие, враждебные люди... Они присели, готовясь к прыжку.
«Чепуха какая-то! — успокаивала себя Лена, — Кусты как кусты... Это и есть, видно, Гусарские низины. Не так уж страшен черт...»