Во двор нашего дома как раз сворачивал «порше». «Поздновато, господа», — подумала я. Потом прошла в зимний сад. Павел лежал в гамаке и читал. Я села рядом, мы прильнули друг к другу и так замерли. Пока перед нами вдруг не оказался Тамерлан, издав слабое «мяу», — смышленый кот давно наловчился сам открывать двери. Я подняла глаза и увидела Альму: в кружевной сорочке она неподвижно стояла в коридоре и смотрела на нас.
Павел тотчас же выпустил меня и спрыгнул с гамака.
— Что случилось, тебе не спится? — спросил он испуганным и виноватым голосом.
Смертельная обида сверкнула в глазах Альмы — и в ту же секунду она исчезла. Я, впрочем, тоже. Но и в постели, уже с закрытыми глазами, я видела перед собой ее силуэт, оскорбленный и горестный.
Несколько часов спустя — часа в три ночи — я снова проснулась. На сей раз меня разбудил кот, всей своей тушей нагло вспрыгнувший мне на грудь, чего он раньше никогда себе не позволял. Я погладила его по шерстке. Вообще-то Тамерлан гостей не любит, к тому же ему всегда передается моя нервозность. Вот и теперь он не успокаивался, а требовательно тыкался в меня носом. Я включила лампу и взглянула на часы. И только тут почуяла слабый запах гари и окончательно проснулась.
В коридоре дыма было гораздо больше. Я кинулась в спальню. Альмы не было. Я растолкала детей.
— Одевайтесь, живо! — скомандовала я и через секунду была у Павла, который так и уснул в гамаке.
Он тотчас проснулся, укутал детей в одеяла, отнес их в машину, а машину отвел подальше от дома. Я тем временем вызывала пожарных.
Еще через минуту я уже барабанила в дверь к Левину, слыша, как бушует в мансарде огонь, уже начавший сверху вниз пожирать деревянную лестницу. Павел громко звал Альму.
Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем в дверях показались сонные мужчины в подштанниках. Альмы с ними не было. По счастью, они все поняли сразу и без объяснений.
К моему изумлению, Левин проявил редкостное самообладание.
— Тебе вреден дым, — сказал он, — немедленно на свежий воздух! Мы сами обо всем позаботимся.
Первым делом он отвел свой «порше» и Дитеров «мерседес» подальше от ворот, чтобы не мешать въезду пожарных машин, потом принялся сбрасывать из окон вещи, одежду и обувь.
Спасением же фотоальбомов, драгоценностей и даже кое-чего из книг я обязана попутчику Левина. Это он, с невероятной быстротой и еще большей удачливостью покидав все, что счел нужным и ценным, в большой пластмассовый таз и два чемодана, успел вынести все это еще до прибытия пожарных.
Пожарники первым делом поинтересовались, все ли вышли из дома, после чего, тяжело ступая в своих защитных костюмах, вошли в охваченное пламенем здание. Стенные и потолочные панели, паркет, встроенные шкафы, гардины, ковры и кровати весело и с треском горели на всех этажах, лестничный проем превратился в огненную бездну. На улице собрались соседи и вместе со мной наблюдали, как вырываются из-под крыши всполохи огня и огромными горящими мыльными пузырями снова опадают в пекло.
— Ой, как красиво! — восторгалась Лена.
Если Альма действительно в мансарде, говорили пожарные, пытавшиеся проникнуть туда по длинной раздвижной лестнице, то ее уже вряд ли можно спасти.
Павел стоял ни жив ни мертв.
И тут где-то под лапами огромной ели Левин углядел мерцающие во тьме кошачьи глаза. Он кинулся спасать перепуганного кота — и вывел из темноты Альму. Она угорела, у нее были ожоги по всему телу, но она была в сознании. Павел только молча взял ее за руку. Пожарные по рации вызвали «скорую помощь».
— Я хотела себя убить, — повторяла Альма.
Ее отвезли в клинику в Оггерсхайм, мы с Леной отправилась к Дорит, Павел с сыном поехали ночевать к его приятелю. Где провел остаток ночи Левин, понятия не имею. Дом выгорел дотла, его было не спасти. Кто-то разлил бензин в мансарде.
Со временем, возможно, я переживу потерю этого дома, как, возможно, потускнеют и воспоминания о роковых событиях, имевших место под его крышей.
Позднее мы узнали от самой Альмы, что после ее ночного визита в зимний сад она отправилась наверх к мужчинам — попрощаться. Они выпили на троих сливовицы. При этом Левин внушил ей, что ребенок у меня, конечно же, от Павла.
Оставшихся по наследству денег и страховой суммы мне вполне хватило, чтобы купить себе дом в Вайнхайме, это милый небольшой городок, где мы и живем сейчас с Павлом, Колей, Леной, Никласом и Тамерланом согласно всем бюргерским установлениям. Как и тысячи других матерей, при кормлении ребенка я сама разеваю рот и делаю глотательные движения, сама стригу кудри на Колиной голове, которые, как и у его отца, норовят превратиться в неухоженные лохмы, и слизываю остатки варенья с пальчиков Лены. На диссертацию у меня, наверно, уже никогда времени не найдется. Иногда я получаю открытки из Северной Германии, где Левин с Дитером занимаются торговлей подержанными автомобилями. Стартовый капитал на это предприятие кредитовала им я.
— Так кто же отец маленького Никласа? — спрашивает Розмари.
— Я не знаю и знать не хочу. Знаю только точно, что Павел — отец малышки Мари.
— Значит, это все? — спрашивает Розмари. — Счастливый конец — делу венец?
— Это как посмотреть. Для моих родителей опять все неладно, они никак не могут пережить, что Павел и я хоть и состоим в браке, но брак по-прежнему у каждого свой.
Розмари молчит. Наверно, думает уже совсем о другом. Через час придет такси и отвезет ее домой. Хотя, зная ее страсть экономить, я думаю, что она еще рассчитывает здесь пообедать — в последний раз.
Приносят обед, она в нетерпении заглядывает под крышку судков: кенигсбергские тефтели под соусом из каперсов — уже третий раз подряд. Я уныло ковыряюсь в тарелке. Сюда бы чуток соли, лаврового листа и несколько капель лимонного сока — тогда бы еще куда ни шло.
Розмари, которая в отличие от меня дома почти не готовит, не склонна критиковать больничную кормежку, правда, каперсы она не любит. Поэтому тщательнейшим образом выбирает темные шарики из соуса и тефтелей, отодвигая их вилкой к краю тарелки.
— А наследство твоего деда, конечно, тоже вместе с домом сгорело? — спрашивает она как бы невзначай.
Похоже, она все-таки слушала меня даже внимательнее, чем мне бы хотелось.
— Несущие стены дома остались целы. После того как Никлас — кстати, совершенно здоровеньким и без малейших осложнений — появился на свет, я при первой же возможности совершила набег на свои бывшие владения и забрала из подвала кое-какие нужные вещи, в том числе и упомянутый выше цветочный горшок.
— Замечательно, Элла, тогда я позабочусь о том, чтобы у моей крестницы был законный отец…
Вообще-то о крестинах у нас пока что речи не было. К чему она клонит?
— Ты с Левином можешь развестись?
— Конечно, могу, какая ему радость от второго кукушонка, но что толку? Павел ни за что не решится бросить свою больную Альму.
— Так и я про Альму. Кстати, она ведь обожает нашу копченую салями с перцем. — Погрузившись в размышления, Розмари рассеянно водит вилкой, размазывая по тарелке остатки соуса вперемешку с каперсами. — Предлагаю кулинарный рецепт: выдавливаем колбасу из оболочки, два зернышка перца, те, что с дальнего конца, начиняем ядом, потом заталкиваем фарш обратно в оболочку…
У меня кусок застревает в горле.
Увлеченная Розмари как ни в чем не бывало продолжает:
— А сами уезжаем. Поскольку у нас уже четверо детей, лучше всего просто снять где-нибудь летний домик… Колбасу Альма доест лишь через несколько дней после того, как мы уедем…