— Зато я знаю, Бесс. Совсем скоро ты все поймешь.
6
ВСТРЕЧА С ПРИСТАВОМ
Архидиакон Ансельм улыбнулся Йоханнесу, чтобы скрыть свою неприязнь. Этот юнец не знал своего места. Подумаешь, всего лишь секретарь архиепископа, тогда как он, Ансельм, архидиакон Йорка. Но Йоханнес всегда ясно давал понять — оставаясь при этом в рамках вежливости, — что архидиакон ничего собой не представляет, а лишь отнимает время у важной персоны.
— К вам сегодня заходил одноглазый незнакомец, — начал Ансельм.
Йоханнес отложил в сторону письмо, которое до этого читал, и, сложив руки, устремил на визитера внимательный взгляд.
— Я вижу, ваш пристав заметил его в коридоре.
Дерзкий мальчишка. В голосе явно чувствуется издевка. Полные губы растянулись в самодовольной усмешке.
— Судя по костюму, этот незнакомец — какой-то служка. Может быть, посланник милорда Торсби? Не собирается ли милорд посетить Йорк в скором времени?
Ни один мускул не дрогнул на лице Йоханнеса. Он по-прежнему смотрел на Ансельма спокойным, дерзким, недружелюбным взглядом.
— У вас неотложное дело к его светлости?
Можно подумать, архидиакона следует проверять… Ансельм взял себя в руки.
— Хатфилдский витраж. Архиепископ должен был обсудить детали с королем. — Вывернулся. Он действительно финансировал дань скорби Йорка по поводу смерти младшего сына короля, Уильяма Хатфилда. А королю предстояло выбрать сюжет витража.
Йоханнес потянулся к пергаменту и перу.
— Я буду счастлив написать письмо…
Ансельм даже задохнулся.
— Я сам способен заниматься своей корреспонденцией, — процедил он сквозь зубы.
Йоханнес кивнул.
— Несомненно. — Он отложил перо. — Так вот, отвечаю на ваш вопрос: я не получил никаких сообщений о визите его светлости в ближайшее время.
Будь он проклят. Явно старается вынудить Ансельма поинтересоваться личностью гонца. Но нет, архидиакону не придется так унижаться. У него были собственные методы.
Вымывшись и досыта наевшись, Оуэн мог бы почувствовать блаженный покой, сидя в уголке за кружкой эля и слушая праздную болтовню вокруг себя. Но мужские разговоры за столом невольно вернули его к прошлым временам, когда он проводил вечера с друзьями, сравнивая раны, подшучивая над новобранцами, похваляясь доблестью на поле брани и в постели. Пусть спину и плечи ломило от усталости, а руки подрагивали, когда он поднимал кружку, но зато на душе был покой после целого дня тяжелой работы. Чувствовать приятное утомление и отдыхать в окружении друзей — в этом и заключалось душевное благополучие.
Не то что теперь. Оуэна не отпускало напряжение, он был готов в любую секунду к опасности, что может возникнуть незаметно для него с левой стороны, а еще он нервничал от нерастраченной энергии и приступов обжигающей боли, время от времени пронзавшей глаз. Никто его здесь не знал. Он больше не был капитаном лучников, которым все восхищались и которому никто не смел перечить. Никого не волновало, что он одной рукой способен приподнять человека за шиворот, словно котенка, с пола. Никто о нем не позаботится, если он напьется до бесчувствия и свалится под стол.
Оуэн ненавидел такую жизнь. Он не годился для этого дела. К примеру, сегодняшняя встреча со старой каргой — полный провал. Теперь она знает, что он пришел в Йорк не просто так, а что-то разведать. Он чуть совсем не провалил дело — еще секунда, и назвал бы имя Фицуильяма. Спасибо старухе, что не дала ему этого сделать. Больше таких ошибок нельзя себе позволять.
Открылась дверь, и все голоса стихли, посетители заерзали на деревянных скамьях, когда в таверну вошел судебный пристав Дигби. Интересно, что творится в душе у человека, которого так встречают? Оуэн почти почувствовал сочувствие к приставу. Он, по крайней мере, перестал жалеть самого себя и сел попрямее, решив, что сегодня вечером нельзя напиваться. Ему предстояло дело.
Когда пристав перевел на него взгляд, Оуэн кивнул без улыбки. Он уже знал, что пристав расспрашивал хозяина таверны насчет него. Вряд ли Дигби успел переговорить со своей матерью, и пока он не знает, что Оуэн наведывался к ней. Сделав заказ Мерчету, Дигби отправился в угол, где сидел Оуэн. Пока он шел, никто его не окликнул, никто не пригласил присоединиться к компании.
— Наши пути пересекаются за сегодняшний день уже в третий раз, — вместо приветствия сказал пристав.
— В четвертый. Вы, наверное, не заметили меня, когда я выходил из собора.
Пристав даже бровью не повел. Он протянул руку.
— Поттер Дигби.
Оуэн откинулся на спинку скамьи и сложил руки на груди.
— Да, я знаю. Судебный пристав. — Он не ответил рукопожатием. — Оуэн Арчер.
Дигби уселся напротив Оуэна, нисколько не обидевшись. До чего толстокожий!
— Я не испытываю симпатии к незнакомцам, которые подходят ко мне с левой стороны.
Дигби пожал плечами.
— При моем ремесле возникают не слишком приятные для окружающих привычки. Грешника нужно лишить присутствия духа, заставить нервничать, тогда он скорее сознается. — Дигби растянул рот в улыбке, хотя глаза его оставались непроницаемыми.
— Вы, должно быть, неплохо преуспели в своем деле.
Наконец улыбка пристава распространилась и на глаза.
— Это точно. Казна собора регулярно пополняется.
Такая прямота заинтересовала Оуэна. Вопреки его ожиданиям, Дигби оказался совсем не угодливым подхалимом.
Подошедший Мерчет поставил перед приставом заказанный эль.
— Я же говорил, что он будет здесь. — Хозяин таверны наклонился к Оуэну. — А вам, мастер Арчер, я бы посоветовал держать ухо востро. Недобрым ветром занесло этого типа на вашу дорогу.
И хотя Мерчет с улыбкой подмигнул, прежде чем отойти, Оуэн не сомневался, что он вовсе не шутил.
Арчер принялся разглядывать своего собеседника. Рука, поднявшая кружку, не дрожала. Неприязнь земляков совершенно не сказалась на приставе.
— А вы не жалеете о тех днях, когда в городе у вас еще были друзья?
Дигби отставил полупустую кружку и утерся рукавом.
— Друзья? — презрительно фыркнул он. — Мой друг — архидиакон, а больше мне никто не нужен. Если бы не он, я до сих пор жил бы в хибаре за стенами аббатства. Этот город называют дьявольским омутом. Скольким удалось вырваться за городские ворота?
Немногим. Оуэн не остался к этому факту безучастным.
— А как вы попали в поле зрения архидиакона?
На лице пристава появилась хитрая улыбка.
— Я сообщил ему кое-какие сведения, которые принесли кругленькую сумму на строительство новой часовни в соборе.
— Какого рода сведения?
— Неважно. — Дигби поставил пустую кружку и поднялся. — Архидиакон Ансельм желает с вами поговорить. Я могу передать ему, что завтра вы придете в его приемную?
Бесс, подававшая пиво за соседним столом, задержала дыхание.
— Архидиакон Ансельм? — Вот кто, значит, натравил на него пристава. — Почту за честь.
Когда за приставом закрылась дверь, разговоры потекли оживленнее и стали громче.
К столику подошла Бесс с кувшином эля. Оуэн прикрыл ладонью кружку, но Бесс успела заметить, что она почти полная.
— Больше одной я сейчас не выпью. — Он кивнул в сторону двери. — Слышали?
— Кое-что. Я бы сказала, ты распалил воображение Дигби, и он наговорил про тебя с три короба архидиакону. Когда он тебя увидит, то наверняка разочаруется.
Позже, когда хозяин таверны провожал постояльца наверх, освещая лестницу, Оуэн спросил его про архидиакона.
Мерчет пожал плечами.
— Некоторые считают его святым. Может, так оно и есть. Большинство любят представлять святых созданиями без плоти и крови… — Он покачал головой. — Но Ансельм справедливый человек. Если вам нечего скрывать, то можете его не опасаться.
Том зажег тоненькую свечку на окне и ушел.
Оуэн опустился на тюфяк и, стянув с глаза повязку, уставился на мигающее пламя. Видел он все немного расплывчато. Пульс забился чаще. Неужели левый глаз начал что-то видеть? Он поспешно прикрыл его ладонью. Проклятье. Просто от выпитого пива начало двоиться в здоровом глазу. Уже второй раз за день он ожидал какого-то чуда. Надо же так поглупеть! Он вынул баночку с мазью. Понюхал. Мед и календула. И что-то еще. Запах меда мешал определить. Он взял немного мази на палец и нанес на шрам. Теплота, покалывание, потом онемение. Значит, добавлен аконит. Нужно быть поосторожней с этой мазью. Аконитом можно убить.