Кампиан кивнул.
— Я сказал ему об этом после ухода пристава. Я подумал, может быть, архидиакон Ансельм хотел, чтобы Дигби выяснил именно это. Так что я велел брату Вульфстану раскрыть архидиакону имя пилигрима.
Оуэн застонал.
— И он назвал его?
— Нет. — Аббат не скрывал своего удивления. — Брат Вульфстан ослушался меня. Он, конечно, не стал лгать архидиакону. Вульфстан вообще не способен лгать. Просто архидиакон не задал прямого вопроса об имени.
— Слава Богу, — сказал Оуэн и направился к лазарету, решив обдумать эту последнюю новость чуть позже.
Оказывается, Вульфстан плохой лгун, но все-таки способен пустить гончую по ложному следу. И еще одна любопытная деталь: Вульфстан уже знал имя пилигрима, когда разговаривал с Люси Уилтон, но и на ее вопросы тоже отвечал уклончиво. Несмотря на их с Люси общую тайну, он не все ей открыл.
Послушник Генри, сидя у стола, читал рукопись. Брат Вульфстан дремал возле огня.
— Он устал, — прошептал Генри, когда на пороге появился Оуэн. — Вы не можете заглянуть в другой раз?
— Нет, не могу.
Генри подошел к Вульфстану и разбудил старика так бережно, что Оуэн даже растрогался. Лекарь сонно взглянул на визитера, постепенно приходя в себя.
— Что? Ах, да. Аббат Кампиан говорил, что вы зайдете.
— Не могли бы мы поговорить наедине?
Послушник посмотрел на Вульфстана, и тот кивнул.
— Ступай и подумай над тем, что прочитал за это утро. Позже мы с тобой все обсудим.
Юноша сложил рукопись и, убрав на место, вышел из лазарета.
— Хороший мальчик.
Оуэн уселся напротив старого монаха.
— Простите, но я решил сразу приступить к делу. Вы наверняка знаете, зачем я здесь, поэтому не вижу смысла играть словами.
Лицо Вульфстана приобрело холодное, почти враждебное выражение.
— Это вы затеяли со мной игру. Сразу могли бы признаться, что вас прислал архиепископ.
— Я надеялся, что мне не понадобится ничего говорить. Аббат предупреждал вас, чтобы вы об этом помалкивали?
— Я не нуждаюсь в предупреждениях.
Враждебность старого монаха разочаровала Оуэна, но он не мог винить Вульфстана. Окажись он на его месте, чувствовал бы то же самое. Лучше сразу выложить все самое худшее.
— Дело вот в чем. Я думаю, что Джеффри Монтейна отравили. И сэра Освальда Фицуильяма, возможно, тоже.
Вульфстан уставился на свои сандалии, но Оуэн разглядел бусинки пота у него на лбу.
— Я не обвиняю вас, брат Вульфстан. Вас могли просто использовать. Подозреваю, вы раскрыли предательство и теперь опасаетесь, что кто-то обвинит вас в двух смертях.
Старик не проронил ни слова.
— Если вы расскажете мне все, что знаете, это, возможно, спасет аббатство Святой Марии от еще большей беды.
Лекарь поднял на него испуганные глаза.
— Какой беды?
— Извлечения из могилы тела Монтейна.
— Нет. Святые небеса, нет. Прошу вас. Не тревожьте Джеффри.
— Я бы тоже этого не хотел. Так вы расскажете мне все, что знаете?
— Мне казалось, архиепископа интересует смерть Фицуильяма.
— А я думаю, эти две смерти связаны.
Вульфстан вздохнул и уставился на свои руки.
— Кого вы пытаетесь защитить?
Старый монах поднялся и начал ворошить поленья в очаге.
— Аббат пожелал, чтобы я вам помог. Но это непросто. — Он продолжал возиться с огнем. — Кому вы собираетесь рассказать о том, что узнаете?
— Это будет зависеть от того, что я выясню. Возможно, мне и не придется говорить об этом никому, кроме его светлости.
— И вы не станете тревожить Джеффри?
— Нет.
Вульфстан вернулся на место. Сцепив руки, он наклонил голову.
— Уверен, что это был несчастный случай.
— О чем это вы?
— Я понял это только после того, как Фицуильям… Я понятия не имел, что лекарство смертельно. — Он поднял на Оуэна перепуганные глаза. — Он уже был болен, видите ли. Наверняка он уже был болен.
— Николас Уилтон?
Вульфстан прикрыл веки, кивнул.
— Расскажите подробно, как все произошло.
С трудом подбирая слова, лекарь поведал всю историю. Почти всю. Он не стал рассказывать о странных расспросах Николаса, когда Вульфстан пришел к нему за лекарством. Монах также не упомянул, что рассказал о своей догадке Люси Уилтон.
Все, что услышал Оуэн, явилось для него откровением.
— И вы ничего не заподозрили, когда Монтейн назвал его убийцей?
— Он бредил, а в таком состоянии люди несут невесть что.
Оуэн поднялся и начал мерить шагами комнату, обдумывая услышанное. Вульфстан сидел, спрятав руки в рукава и глядя неподвижно на огонь. Раскрасневшееся, взмокшее лицо выдавало его. Он скрыл часть правды. Оуэна это не удивило, он и не ожидал, что будет легко.
— Что вы сделали, когда обнаружили огромную дозу аконита в лекарстве?
— Я избавился от склянки.
— Каким образом?
— Я… — Вульфстан закрыл глаза, явно пытаясь придумать убедительный ответ. — Я приказал сжечь лекарство.
— Кому вы приказали? Своему послушнику?
— Я… Нет.
Монах не умел лгать. Оуэн на это и рассчитывал. Нужно было просто набраться терпения.
— Тогда кому?
— Другу.
— Выходит, еще кто-то посвящен в это дело?
— Он никому не расскажет.
— Вы по-прежнему темните.
Монах еще больше побагровел.
— Теперь вы знаете, что незачем раскапывать тело Джеффри. Вы знаете, отчего он умер. Неужели этого мало?
— А вы уверены, что смертельная доза аконита попала в лекарство случайно?
— Как же иначе? В то время я еще не знал имени пилигрима, поэтому не мог назвать его Николасу Уилтону. — «Но Николас задавал вопросы. Он знал, для кого готовил лекарство». — Он не наведывался в аббатство, пока здесь жил Джеффри, так откуда он мог знать? Да и зачем бы ему травить незнакомца?
Пот потек тонкой струйкой по спине Вульфстана, и он заерзал. Что, если он защищает убийцу? Что тогда? Люси Уилтон невиновна. Он должен ее защитить. Но как же тогда с расспросами Николаса? А его паралич? Не была ли болезнь вызвана потрясением при виде жертвы? Что, если тяжесть содеянного оказалась чрезмерной для его сердца?
— Я спросил вас, брат Вульфстан, уверены ли вы, что это была случайность?
Лекарь промокнул лоб. Заерзал на скамье. Наконец зажмурился и закрыл лицо руками. Оуэн услышал, как монах что-то бормочет сам себе, и понял: стрела попала прямо в цель.
Наконец Вульфстан распрямился и посмотрел на собеседника. Оуэн прочел в его глазах страх.
— Нельзя заглянуть в чужую душу. Я всегда считал Николаса отличным аптекарем и порядочным человеком. Но, признаюсь, я не знаю, что и думать о том дне. Вопросы его о пациенте показались мне тогда… — Он нахмурился, подыскивая нужное слово. — Неуместными, не относящимися к болезни.
Оуэн продолжал мягко расспрашивать старика, пока не выяснилось одно обстоятельство: Николас Уилтон узнал достаточно, чтобы догадаться, кто был этот пилигрим.
— Простите, что подверг вас такому испытанию. Для меня было очень неприятно выпытывать у вас эту тайну.
Вульфстан кивнул, в глазах его стояли слезы.
— Вот что мне скажите: вы уверены, что лекарство, которое вы потом опробовали, было тем самым, что приготовил Николас?
— Уверен, — со вздохом ответил Вульфстан.
— И никто не сумел бы подсунуть его на вашу полку?
— Я сам надписал склянку.
— И вы заметили бы, если бы лекарство подменили?
Вульфстан сгорбился, окончательно сраженный.
— Наверное, заметил бы. Но точно не скажу.
— Жаль, вы не сохранили склянку.
— Я хотел от нее избавиться. Испугался, как бы кто-нибудь еще не воспользовался снадобьем.
— Значит, у монахов есть доступ к лекарствам?
— Нет, конечно. Но если бы со мной что случилось…
— Кто уничтожил лекарство?
— Я уже сказал. Друг.
— Здесь, в аббатстве?
Глаза у монаха забегали.
— Нет.
— Где-нибудь в городе?
Вульфстан решительно вздернул подбородок. Он не станет выдавать ни в чем не повинную душу.
— Я не видел, где сожгли лекарство. Я точно не знаю, где его сожгли. — Он сделал глубокий вдох.