— Ученик при ученице. — Николас покачал головой. — Это плохо для него.
— Чепуха. — Люси вспыхнула. — Где еще он смог бы найти такие книги, как у тебя? Не говоря уже о саде. Он работает в самой известной аптеке северного края. — Она возмущенно нахмурилась.
— Люси, любимая… — Николас потянулся к ее руке. — Он нужен мастеру в Дареме.
Оуэн решил напомнить о своем присутствии.
— Я предпочитаю сам решать за себя и вполне доволен нынешним своим положением.
Николас покачал головой.
— Эта должность для него не годится. Ансельм прав.
Люси прикрыла глаза, чтобы не видеть молящего взгляда мужа.
— Ты хотел дать Оуэну что-то для изучения.
— Люси.
Она наклонилась к мужу.
— Неужели мне нужно напоминать тебе о нашем соглашении, Николас? Я отвечаю за лавку, пока ты болеешь. Я принимаю решения.
Аптекарь взглянул на свои руки и покачал головой.
«Совсем как ребенок, — подумал Оуэн. — Набедокурил, а теперь наказан».
— Хорошо.
Люси отодвинулась и жестом велела Оуэну подойти к больному.
Руки аптекаря дрожали, пока он показывал ученику книги. От него шел густой запах — и не просто запах болезни. Это был запах страха, хорошо известный любому солдату.
— Будьте поосторожнее с архидиаконом, — прошептал Николас, когда Люси ненадолго вышла из комнаты.
— Он не хочет, чтобы я работал здесь, это ясно. — Оуэн посмотрел в слезящиеся глаза больного. Страх придавал его взгляду силу. — Но почему, мастер Николас? Почему архидиакон хочет, чтобы я ушел?
— Ансельм беспокоится за мою душу.
— Как-то мне не верится, что я могу причинить вред вашей душе.
Николас промолчал, обращая слезящиеся глаза то на один, то на другой предмет и старательно избегая внимательного взгляда Оуэна.
— Я именно тот, кто вам сейчас нужен. Сами знаете.
— Ансельм… думает по-другому.
— Почему?
— Я поступаю как эгоист, держа еще одного ученика в доме.
— Ерунда. Я пришел сюда по собственной воле. Я всем доволен. И хочу здесь остаться.
Николас с трудом сделал вдох и прикрыл веки.
— Поттер Дигби. Вы знали его?
— Немного. А что?
— Он не должен был умереть. Ни один из них не должен был умереть.
— Ни один из них? — Неужели наконец последует признание? Оуэн наклонился поближе. — Что вы имеете в виду?
Николас широко открыл глаза.
— Я… — Он тряхнул головой, по его разгоряченным щекам потекли слезы. — Будь ей защитой.
Голова его упала на подушку. Он ловил ртом воздух, вцепившись костлявыми пальцами в горло. Оуэн позвал Люси.
Она проворно взбежала по лестнице.
— Милосердная Мадонна.
Николас метался по кровати, пытаясь дышать. Люси опустилась рядом на колени и взяла его за руку.
— Николас, дорогой, как тебе помочь? — Он застонал и прижал ее руку к своей груди. — Болит грудь?
Веки его затрепетали.
— Дышать. Мандрагора.
Люси в испуге отпрянула.
— Тебе нужно такое сильное средство?
По телу Николаса пробежала дрожь.
— Щепотку. В молоке. Ты знаешь.
Люси замерла в нерешительности, но когда больного скрутило с новой силой, она повернулась к Оуэну.
— Присмотри за ним. Если у него начнут закатываться глаза или он станет задыхаться, сразу меня позови.
Николас затих. Но как раз в ту секунду, когда Оуэн подумал, что больному стало лучше, он откинул голову назад и выгнулся от приступа боли.
Вернулась Люси, принесла лекарство и маленький столик со спиртовкой, который поставила рядом с Оуэном.
— Следи внимательно, — велела она уверенным тоном, хотя в глазах ее читалось смятение. — Смотри, чтобы я делала точно то, что говорю.
Оуэн смотрел, стараясь не пропустить ни одного движения.
Люси взяла со столика крошечную серебряную мерку, меньше наперстка.
— Толченый корень мандрагоры, ровно одна мерка, не больше. — Руки ее подрагивали, когда она зачерпнула порошок из толстостенного горшка, на котором был нарисован корень в виде человеческой фигурки. Оуэн поддерживал горшок, чтобы ей было легче. Она высыпала содержимое наперстка в горшок побольше. — Сухое маковое молочко, ровно столько. — Она взяла другую мерку, а Оуэн наклонил для нее второй горшок с рисунком цветка. — Кипятка на два пальца ниже края. — Она налила воды. — Хорошенько размешать над лампой, затем охладить и снова подогреть, но так, чтобы рука удерживала сосуд в течение трех вздохов, иначе больной ошпарит горло.
— Нельзя ли мне приготовить лекарство? Уверен, мастер Николас предпочел бы, чтобы вы держали его за руку.
Люси кивнула и поменялась местами с Оуэном. Воспользовавшись передником, она вытерла пот с лица мужа.
— Успокойся, Николас, скоро боль отступит и ты уснешь.
Оуэн продолжал действовать, следуя наставлениям Люси, внимательно следившей за всеми его манипуляциями. Убедившись, что он подогрел сосуд до нужной температуры, она кивнула, и тогда он передал сосуд ей. Она приподняла голову Уилтона и поддерживала, пока он откашливался, стараясь дышать. Когда Николас затих, Люси помогла ему выпить лекарство. Через несколько минут стоны прекратились.
— Благослови тебя Бог, — произнес Николас. От усилия он снова зашелся кашлем и поморщился от боли.
— Больше никаких разговоров, Николас, любимый. Поспи теперь.
Оуэн помог уложить больного пониже.
— Священник нужен? — спросил архидиакон, стоя в дверях.
— Ансельм! — охнул Николас и приложил руку к левой стороне груди.
В два шага Оуэн оказался у двери. Люси опустилась на колени рядом с Николасом, глаза которого расширились от ужаса.
— Я не просила архидиакона вернуться, дорогой. — Она обняла мужа, пытаясь его успокоить.
— Хозяину нужен покой, архидиакон, — сказал Оуэн, выталкивая Ансельма за дверь. — Мы благодарны вам за молитвы, но лучше произнести их в другом месте. — Он решительно закрыл за собою дверь.
— Ансельм безумен, Люси, — прошептал Николас, цепляясь за ее руку. — Держись от него подальше.
— Хорошо, любимый. Теперь отдохни. Ты должен отдохнуть. — Она провела рукой по его лбу и с облегчением отметила, что маковый настой начал действовать. — Я не пущу его к тебе. Его визиты для тебя пагубны.
А тем временем на лестнице архидиакон потребовал сказать ему, что происходит, словно имел на это право. Не говоря ни слова, Оуэн выпроводил его вниз. Спустившись с лестницы, он произнес, как надеялся, сдержанным и бесстрастным голосом:
— Николас Уилтон очень страдает. Ваши визиты вовсе не помогают ему успокоиться. Вы должны дать ему возможность отдохнуть.
Ансельм злобно взглянул на Оуэна.
— Вы забываетесь, Оуэн Арчер. В этом доме не вы хозяин.
— Если вы ему друг, оставьте его в покое. У него был приступ, снять который могла только мандрагора. Теперь ему нужно поспать.
Архидиакон переменился в лице. Во взгляде его читалось искреннее переживание. Значит, он действительно волновался за Николаса.
— Если понадобилась мандрагора, выходит, ему хуже.
— Думаю, да.
— Я не знал. Конечно, я уйду. Пусть отдыхает. Он должен поправиться. Вы обязаны сделать все возможное, чтобы он выздоровел. — Ансельм замер на пороге, взявшись за ручку двери. — Мне не нравится, что приходится отдавать его на ваше попечение, Арчер. Как не нравилось ваше общение с Дигби. Судебный пристав всегда по долгу службы сторонится людей, чтобы сохранять беспристрастность. Подружиться с приставом — значит купить его расположение.
— Вы меня подозреваете?
— Я лишь предупреждаю.
— От него я уже не добьюсь никакого расположения.
— Упокой Господь его душу.
— Мне кажется странным, что вы проявляете необычайный интерес к моему благополучию.
— Вы служите у моего друга, и я не хочу, чтобы вы навлекли на этот дом бесчестие.
— Не навлеку.
— Постарайтесь сдержать слово.
Архидиакон покинул лавку.
Оуэн был уверен: священник выложил не все, что было у него на уме. Но ясно одно — он переживал за Николаса. Был встревожен и зол.