После церемонии Торсби отвел Оуэна в сторону.
— С чего вдруг такая печаль?
Арчер как-то странно на него посмотрел.
— Все это неправильно. Чуть ли не каждый житель Йорка считает Ансельма мучеником. Поговаривают, будто он попал в засаду, когда возвращался в город, чтобы совершить последний обряд над своим другом. Будто Бог увидел его преданность и позволил ему прожить ровно столько, чтобы помочь его другу попасть на небеса.
— Это почти правда, Арчер.
— Люди должны знать всю правду. Они должны понять, что на самом деле совершил Ансельм.
Торсби опустил взгляд на свое кольцо, расстроенный фанатическим блеском в глазу слуги.
— Это я вложил в уста людей историю о благородной смерти Ансельма, — тихо произнес Торсби. — Если я теперь все исправлю и расскажу всем, что мой архидиакон сначала убил Дигби, а потом пытался убить тебя и миссис Уилтон, тогда мы вызовем скандал. Народ не станет дарить деньги церкви, так опорочившей себя. А король пожелал, чтобы в Йорке был создан огромный собор, ведь здесь похоронен его сын, Уильям Хатфилдский, умерший в младенчестве, ибо он оказался слишком хорош для этой жизни. Эдуарду нравится этот созданный образ. Хатфилдская часовня должна находиться в церкви, достойной маленького ангела. Так что сам понимаешь, романтическая история о друзьях детства — это единственное, что они должны запомнить.
— Но это ложь.
— Ты глупец, Арчер. Кому эта ложь может навредить?
— А вы разве не ставленник Божий? Разве вам не следует научить нас выбирать между добром и злом?
Торсби подавил улыбку. Неужели, проведя столько лет на службе у старого герцога, Арчер сохранил наивность?
— Я архиепископ Йорка и лорд-канцлер Англии. О добре и зле я должен судить исходя из пользы для общества.
Оуэн принялся расхаживать перед ним.
— Вы отослали своего архидиакона в Дарем, надеясь, что там его ждет засада.
— Я не надеялся. Я ведь сам тебе сказал, что подписал его смертный приговор. Что, по-твоему, я имел в виду? Те солдаты были моими людьми.
— А как же Брандон?
— Я был вынужден послать кого-то из аббатств, иначе Ансельм сразу бы что-то заподозрил. Молодой Брандон был посвящен в наш план. Он удрал, хотя мог бы этого не делать. Мои люди и так не причинили бы ему вреда.
— На болотах успело стемнеть, ваша светлость. Откуда вашим людям было знать, что это их сообщник?
— Парень довольно находчив. Он мог бы назвать свое имя.
— А что, если бы первыми их нашли шотландцы?
— Я полагался на милость Господа. Брандон силен, к тому же вырос на границе. Он умеет защищаться.
— Один против нескольких горцев? Что вы знаете о сражении в одиночку? Вы, которого баловали с рождения. То же самое происходит на войне. Сидят такие командиры в своих роскошных палатках, придумывают какие-то схемы, а потом двигают нас по полю, словно пешки, подражая тактикам, о которых прочли в книжках. Все это их очень забавляет. Происходящее они воспринимают как увлекательное состязание. Делают ставки. Какой умный тактик этот Торсби, он потерял всего пятьдесят человек.
— Если бы ты был солдатом, ты бы ценил такого командира.
— Почему вы послали послушника? Почему не Микаэло?
— Я не доверял Микаэло, он мог бы попытаться в последний момент спасти Ансельма.
— Вы слишком хладнокровны.
Торсби усмехнулся.
— Мне по нраву твое негодование, Арчер. Я хочу, чтобы ты и дальше оставался у меня на службе. Я всегда найду применение таким, как ты.
— Зачем я вам нужен? Я ведь спутал все карты.
— Каким образом? Ты решил загадку смерти Фицуильяма. Я доволен тем, что его смерть оказалась случайной. Я перестал терзаться виной теперь, когда знаю, что он был не настолько порочен, что Бог захотел его смерти.
— Я вас не понимаю.
— Ты не привык к мирной жизни, Арчер. На воине все кажется ясным: противники сражаются друг с другом. Но на самом деле все не так. На поле брани ты не можешь видеть то, что происходит в кулуарах. Сегодняшний враг завтра становится союзником. Теперь ты сам оказался в кулуарах и видишь, как некрасива порою бывает правда. Все не так элементарно, как ты думал. Ты теперь не столь простодушен.
— Боюсь, я лишился не только простодушия, я лишился души. Когда-то вы предоставили мне выбирать между вами и Гонтом. Я выбрал вас, полагая, что вы честнее. — Арчер испытывал отвращение к самому себе.
— Отужинай со мной сегодня. Мы поговорим.
В назначенный час Торсби нашел в зале Оуэна; тот мрачно наблюдал за несколькими солдатами, собравшимися вокруг бочонка с элем. Воины обменивались рассказами о былых подвигах, явно наслаждаясь своим братством.
— Ты мог бы вернуться к прежней жизни. Хочешь?
Оуэн покачал головой.
— Причина, по которой я оставил службу, не изменилась. С одним глазом я не вправе отвечать за людей. Мне нужно работать в одиночку. Так я рискую только собственной жизнью.
— Хорошо. Я найду тебе применение у себя.
— Я бы предпочел заняться более честной работой.
— Честной. Вот как. О чем же ты подумывал?
— Что станет с лавкой Уилтонов?
Торсби склонил голову набок.
— Тебя это интересует? Но ведь ты простой ученик.
— Я бы хотел и впредь им оставаться у миссис Уилтон.
Торсби приподнял бровь.
— А я пока не решил, сохранит ли она лавку.
— Было бы неразумно отнимать у нее дело. Вполне возможно, она окажется даже более умелой, чем ее муж.
— И поэтому ты заинтересован в том, чтобы служить у нее в помощниках.
Торсби хитро улыбнулся. Оуэн бросил на архиепископа сердитый взгляд.
— Вы думаете, я намерен уложить ее в постель. Но я хочу жить. И выполнять честную работу.
— Архидиакона ты убил ради нее, а не ради меня, ведь так?
— В ту минуту это не имело никакого значения. Я просто не мог позволить ему убить ее.
Торсби подумал о похоронах. В поведении обоих он тогда не увидел и признака симпатии друг к другу.
— А ты уже обсуждал с ней свои планы?
— Пока нет.
— Что, если она откажется оставить тебя у себя на службе?
— Тогда я буду искать такое же место.
— Понятно. Так или иначе, я все равно тебя теряю. Жаль. Мне нравилось, что ты ненавидишь эту работу. Только так можно сохранить свою честь.
— Когда вы решите насчет лавки?
— Скоро.
— Я хочу провести несколько дней в аббатстве Святой Марии.
— Честная работа и молитва. Интересно, что бы сказали о тебе теперь твои старые друзья.
— С тех самых пор, как вы сочинили для меня историю, будто я охладел к воинскому делу… — Оуэн тряхнул головой. — Сам ничего не понимаю, но никак не могу простить себе смерть Дигби.
Торсби опустил руку на плечо Арчеру.
— Нам не дано предугадать потери, с которыми трудно смириться. Идем. Пора садиться за стол.
26
ПРОЩЕНИЕ
Бесс сидела на скамье в комнате Оуэна и смотрела, как он собирает вещи, чтобы унести с собой в аббатство Святой Марии.
— Хорошо, что после всего случившегося ты решил посвятить время молитвам и раздумьям. Все-таки у тебя есть голова, Оуэн Арчер. — (Он успел рассказать ей обо всем. Даже поделился надеждами на будущее.) — А когда ты вернешься, Люси, возможно, будет готова посмотреть на тебя другими глазами.
— Я не питаю никакой надежды, слишком мало времени прошло. Но вы настоящий друг, раз говорите так. — Он опустил котомку на пол, поднял Бесс со скамейки и крепко обнял.
— Надо же. — Хозяйка таверны взволнованно отпрянула. — Если моя подруга Люси не ждет с нетерпением этого, то она не так умна, как кажется.
— Присмотрите за ней, Бесс. — Оуэн подхватил на плечо котомку.
— Комната будет ждать тебя, — прокричала Бесс ему вслед.