«Но будет ли ждать Люси Уилтон, еще неизвестно», — подумала она. Эта молодуха всегда себе на уме, к тому же упрямица. Бесс не бралась предсказывать, как подруга отреагирует на планы Оуэна.
Люси поднялась, чтобы подлить архиепископу подогретого вина. Он жестом велел ей сесть.
— Я не могу дольше задерживаться. Условия соглашения вам подходят?
Она исследовала документ с чрезмерной, как ему показалось, тщательностью, он даже подумал, не устраивает ли она здесь спектакль. Бледное напряженное лицо говорило о горе и пережитом испытании. Белый платок на голове только подчеркивал синяки. После смерти мужа и стычки с Ансельмом прошло слишком мало времени, чтобы она успела как следует все обдумать и начала торговаться из-за своего будущего. Именно поэтому архиепископ явился к ней на следующий день после похорон. Она получит то, что всегда хотела, если поклянется сохранять молчание. Только это от нее и требовалось.
— Я всем довольна. А что говорит гильдмейстер Торп?
— Он так и думал, что вы возьмете управление аптекой на себя. И ему совершенно не обязательно знать, что его план не осуществился бы, если бы вы отказались сотрудничать.
Люси так долго всматривалась в лицо Торсби, что ему стало немного не по себе.
— Думаю, я не ошиблась, доверившись вам, — сказала наконец она. — Надеюсь, мне не придется раскаиваться в собственной глупости.
— До тех пор пока вы будете соблюдать нашу договоренность, ничего дурного не случится.
— А что будет с Оуэном Арчером?
— Он разочаровался в своей службе церкви и намерен найти настоящую работу.
— И вы ему позволите?
— Смотря что это будет. Он с вами уже говорил?
Она покачала головой.
— Мы поговорим, когда он вернется из аббатства.
— Ах, да. Сейчас он молится.
Торсби поднялся. Хозяйка аптеки тоже.
— Ваша светлость, а не мог бы он снова стать капитаном лучников, хоть и потерял один глаз?
Странный вопрос.
— Конечно. Лучник все равно закрывает один глаз, чтобы прицелиться. Обзор, разумеется, уже не тот, но старый герцог говорил, что Арчер почти достиг своей прежней точности.
— Так почему он оставил ту жизнь?
— Он больше не доверял себе.
— Так он и говорит. Но что вы думаете, ваша светлость?
Торсби улыбнулся. Она ему нравилась.
— Я ему верю. Думаю, он покончил с убийствами. Он и глаз потерял, потому что спас жизнь того, кто не считал нужным испытывать благодарность за это. Арчер невинная душа. Во всяком случае был таким. Думаю, у меня на службе он кое-чему научился.
— Он спас мне жизнь.
— К счастью, Арчер сохранил повадки воина, если не душу. Да пребудет с вами Господь, миссис Уилтон.
— Вы не станете наказывать его за смерть архидиакона?
Еще один странный вопрос.
— Раз я стал архиепископом Йорка и лорд-канцлером Англии, значит, не настолько глуп, миссис Уилтон.
Люси засиделась внизу до глубокой ночи. Пришла Мелисенди, попила водички, прикорнула на коленях у хозяйки. Тилди принесла ужин, а потом убрала нетронутую остывшую еду. Заглянула Бесс и решила оставить подругу в покое, потом кошка ушла на ночную охоту, и, наконец промерзнув до костей, Люси потащилась наверх, легла в кровать, зарылась лицом в подушку и заплакала.
Оуэн метался на тюфяке, затыкая уши. Но все равно слышал колокольный звон, который пронзал его тело насквозь. Проклятые колокола.
В дверь робко постучали.
— Пилигрим Арчер, время ночной службы. Оуэн сел, только сейчас поняв, почему колокола звучали так громко. Он ведь не у себя в комнате, а в аббатстве Святой Марии. Нащупав повязку, он надел ее на глаз и только тогда открыл дверь кельи. Перед ним склонился послушник.
— Следуйте за мной.
Колокола смолкли. В наступившей звонкой тишине шаги Оуэна слились с множеством других. Обутые в сандалии ноги шаркали по плохо освещенным каменным коридорам. Молчаливая толпа людей в черных рясах заполнила освещенную свечами часовню и растеклась по рядам скамеек; лишь немногие осмеливались поднять глаза. Послушник подвел Оуэна к его месту. Арчер оглядел своих соседей, почти все из них подняли капюшоны и склонили головы, никто не спорил, никто не толкался в борьбе за лучшее место. Все эти люди выражали собой робость и кроткое послушание. Зрелище наполнило душу Оуэна чувством покоя. Он находил монастырскую жизнь привлекательной. Когда началось песнопение, душа его воспарила.
Но лишь пока взгляд его не упал на брата Вульфстана. Добряк Вульфстан. С тех пор как его пытались отравить, лекарь начал как-то странно смотреть на окружающих, словно мысли его были далеко, в другой жизни. Оуэн подумал, что, наверное, отрава еще не вся вышла из тела Вульфстана и послушнику Генри следовало бы сделать старому монаху кровопускание. Чувство покоя в душе Оуэна исчезло.
На следующее утро Оуэн прошелся после завтрака до лазарета, чтобы переговорить с Генри. Но нашел Вульфстана одного за рабочим столом. Монах добавлял различные масла в лечебную мазь. Каждая капля масла, попав в подогретую массу, начинала источать густой аромат. Оуэн понял, почему старый лекарь стоит возле приоткрытого окошка.
— Можно поговорить с вами? — спросил Оуэн. Он не знал, насколько строга здесь дисциплина.
Вульфстан жестом пригласил Оуэна присесть рядом.
— На лазарет по необходимости это правило не распространяется. А Всевышнему хорошо известно, что я с течением лет позволяю себе послабление в обете молчания.
В это утро взгляд старого монаха казался ясным.
— Вы, как видно, почти поправились, — сказал Оуэн.
Вульфстан секунду подумал, но потом кивнул.
— Скверное дело. Кто бы мог подумать, что Микаэло способен на такое? — Он коротко хохотнул. — Я, например, считаю чудом, что у него хватило прыти.
Этот смех удивил Оуэна.
— Так вы его простили?
Вульфстан пожал плечами.
— Он во всем признался и понес наказание. — Монах прищурился, отмеряя следующую каплю. — И если он искренне раскаивается в душе, то Всевышний простит его. И я должен простить.
— А Николаса Уилтона? Вы его тоже прощаете?
Вульфстан вздохнул, вытер руки и опустился на скамью рядом с Оуэном.
— С ним сложнее. Он использовал меня, чтобы отравить моего друга. Аббат Кампиан объяснил, что Николас это сделал из страха перед Монтейном. Но ему не следовало так поступать, в этом я уверен. Джеффри пришел сюда, чтобы примириться с Господом. Он бы не стал грешить и никогда не навредил бы Уилтону. — Вульфстан смахнул с глаз слезы.
— Мне жаль, что все это причинило вам столько боли.
Лекарь внимательно вгляделся в лицо Оуэна.
— Я верю тебе, хотя поначалу ты мне не понравился.
— Знаю.
— Для незнакомца ты был чересчур хорошо осведомлен. И задавал слишком много вопросов. — Старый монах покачал головой. — Бедная Люси. Неужели эта история станет всеобщим достоянием? Неужели она потеряет все, что Николас старался ей дать?
— У архиепископа нет никакого желания предавать гласности скандал, затрагивающий покойного архидиакона. Но позволит ли он миссис Уилтон сохранить аптеку, я не знаю.
— Ты не одобряешь молчание архиепископа?
— Я рад за миссис Уилтон. И за вас. Но насчет Ансельма народ введен в заблуждение.
Вульфстан пожал печами.
— Заблудшая душа. Как все мы в той или иной степени. Да упокоится он с миром.
Оуэн помолчал.
— Чем теперь займешься? — спросил Вульфстан.
— Хотел бы продолжить ученичество у миссис Уилтон.
Вульфстан вздохнул.
— Понятно.
Оуэн подождет какое-то время, прибегнет к своему обаянию и в конце концов попросит ее руки. Да и кто станет его в этом корить?
Однажды ранним утром, две недели спустя после похорон, Люси проснулась от свежего запаха, напомнившего ей весну. Она заулыбалась, когда, повернувшись к окну в сад, увидела ветки айвы, которые поставила на подоконник два дня назад. В теплой комнате они пробудились к жизни и расцвели. Хороший знак для первого пробуждения в этой супружеской постели одной. Она так боялась этой ночи. Все откладывала ее и спала в одной комнатушке с тетей Филиппой, пока они проветривали эту комнату и отмывали от всех следов болезни и смерти.