Тут из темноты выплыли две фигуры. Сначала первый, потом второй… У первого было надутое, злое лицо.
— Ну что? Хнычешь? — сказал он.
— Ребята, — сказал Зайцев, и ему показалось, что сказал он удивительно просто и браво, — нога-то что-то того…
— Распустил нюни — смотри, прыгают, — сказал первый. — Заплачь мне еще, гогочка…
У второго было жалобное лицо.
— Поздно уже… — вдруг заныл он. — Все из-за тебя…
— Возись тут с тобой, — сказал первый. — Давно были бы дома. — И шепнул что-то на ухо второму.
— Ну, ты так и будешь тут стоять? Мы тебя ждать не намерены.
— Я пойду, пойду. Сейчас пойду, — сказал Зайцев. — Вы только не уходите…
Ну же, нога… Ну шагни. Ну пожалуйста, подумал он. И вдруг шагнул. У него потемнело, но это быстро прошло. И он сделал еще шаг.
— Давай, давай, — оборачивался первый.
Нога, ну что тебе стоит? Осталось ведь совсем немного. Не подводи меня. Ребят постыдись… Ну же!
Так он шагал, все время одной ногой, больную подтаскивал за собой. Ребята то уходили вперед и исчезали, то он видел их прямо перед собой, ждущих, переминающихся. Когда он подходил вплотную, первый говорил ему что-нибудь:
— Ну, помедленнее не можешь, а?
А второй стучал зубами и ныл:
— Зам-мерз… Попаде-ет…
И они снова уходили вперед.
Когда он опять увидел их перед собой — это была арка. Две большие каменные тумбы стояли с двух сторон, и было светло. Странный фонарь висел под аркой и раскачивался чуть-чуть. Впереди была пустынная улица, и фонари на ней горели через один.
— Ну вот, — сказал первый.
— Ты уже дома, а нам еще идти далеко-о-о, — сказал второй, и жалобное его «о-о» показалось бесконечным. Зайцев понял, что остается один.
— А как же мне пройти на мою улицу? — сказал он, стараясь как можно спокойней.
— А это и есть твоя улица, — сказал первый.
— Моя?..
— Тьфу, черт!.. Твоя — а то чья же? Аптекарский ведь.
— Да… — сказал Зайцев. — А мой дом?
— Туда, — махнул рукой первый. — Ты тут доберешься… — Это он уже сказал глухо и неясно и еще что-то добавил, совсем уж неразборчиво.
Их не стало. Они перебежали улицу — и вот их нет.
Зайцев обернулся и удивился: белый дом был в двух шагах. Посмотрел на улицу: это Аптекарский проспект? — его он не узнавал. Название показалось ему странным. Почему — Аптекарский? Аптек на нем не было. Может, потому, что на Аптекарском острове? Но остров уж почему — Аптекарский!.. Правда, лекарством тут действительно пахло. Откуда?.. На той стороне темнели дома, окна их не горели. Выше фонарей дома уже сливались с ночью. По его стороне была высокая с капустами решетка, она уходила вдаль и не кончалась, сколько он видел.
Он почувствовал даже облегчение, когда ребята ушли.
Теперь он ни от кого не зависит. Он знает дорогу домой, и тут уже недалеко. Он прекрасно доберется сам. Еще и не так поздно. Скажет, что задержали в школе. Сердиться долго они не будут, потому что гости. А он, конечно, не покажет виду. Никто и не заметит, что у него с ногой. Его пошлют спать, и он пойдет сразу же. И ляжет. Он будет лежать в своей постели. Ему будет легко и мягко. Будет смотреть на узор обоев. И тогда он уснет. А во сне, как всегда, все пройдет.
А завтра он придет домой сразу после школы — никто и не вспомнит…
Вдруг он понял, что по-прежнему стоит на месте. «Что же это я?.. — сказал он себе. — Размечтался. Так я никогда не доберусь. Давно был бы дома. Что ж это я!»
И опять он поймал себя на том, что стоит на месте. Давно уже ругает себя — и стоит.
Ну, пошли… Ну давай, нога. Сделаем это вместе. Я пойду — и ты пойди. Очень тебя прошу…
Первый шаг почти лишил его сознания, но потом, как уже было около белого здания, все прояснилось и почти можно было идти. Во всяком случае, держась за решетку, он делал шаг за шагом.
Молодец, нога. Ты у меня очень хорошая нога. Ты изумительно прекрасная, любимая нога. Ты идешь вместе со мной. Не отстаешь, хотя тебе очень больно. Спасибо, нога.
Боль нарастала, но он уже понял, что останавливаться нельзя. И действительно, боль перестала вроде расти. Такая и оставалась.