Генрих ходил по комнате как заведённый.
— А ведь он прав, Томас! — Вдруг воскликнул король.
— Согласен, ваше величество! Только, что потом делать с протестантами? Ведь они взбунтуются, когда поймут, что их обманули?
Это он обратился уже ко мне.
— Да! — Поддержал его король, останавливаясь напротив меня. — Что делать?
Глава 3
— Что делать? — Усмехнулся я. — Переговоры с Папой вести тайно и после получения его согласия на развод, всех реформаторов пустить… под нож. Всех поголовно. Но о вашей афере никто не должен знать. Приблизьте к себе самого рьяного реформатора. Его, кажется, зовут Томас Кромвель.
— Секретарь кардинала Уолси — реформатор?
— Как и сам Уолси, который ради собственного обогащения закрывает монастыри и строит такие дворцы, как этот.
Я обвёл комнату руками.
— Это вам тоже ваши негоцианты рассказали?
— Об этом, кто только не говорит. Уолси не скрывает своих аппетитов. А кто, здравомыслящий и находящийся при деньгах, не ворует? — Спросил я и рассмеялся.
Генрих, сначала напрягшийся, когда я заговорил о кардинале-канцлере, сейчас тоже рассмеялся.
— Слушай, Томас, а не сделать ли Питера лордом-великим камергером? Ты же не расстроишься?
— Мне? Расстраиваться? С чего бы?
— Ну, ты ведь потихоньку подбирал эти функции под себя.
— Сир, я подбирал, как вы выразились, «эти функции», потому что Джон де Вер устранился от своих обязанностей по управлению вашим хозяйством. Система управления королевским двором едва не рухнула. А потом он возьми да умри в двадцать шесть лет.
— Да-а-а… Я официально приказал ему умерить охоту, меньше есть и пить, отказаться от ночных кутежей и быть менее экстравагантным в одежде, но где там?
— Но, сир… Эта должность наследственная и не расстроится ли Джон де Вер Пятнадцатый его двоюродный брат?
— Он пока тяжело болен, а управлять моим двором, действительно, некому.
— Не добьёт ли его известие о том, что его должность передана другому?
— Всё в руках Божьих. А сэр Питер со своей семьёй переедет во дворец. Правда, здорово я придумал! — Сказал он, потирая ладони.
— Но, сир… Я хотел бы сразу… э-э-э… Определиться с моей позицией, как отца. Я хотел бы понять. Мы ведь говорим не о наложничестве, а о замужестве, да?
— Да, Питер, да. Не волнуйтесь. Наложниц и любовниц у меня было много и будет много. Мне нужна жена и рождённый ею наследник. Она… Ваша дочь… Необычная. Она выше всех моих придворных. И когда у нас родится сын, он будет такой же, высокий, как и вы, и умный, как я! Ведь наследуются качества отца и деда по матери, как говорили наши предки. Так говорила мне моя мать. Наши дети будут великанами. Это, как в коневодстве.
Генрих показал на удовлетворённо гарцующих по двору кобылу и жеребца.
— Ведь мы скрещиваем породистых лошадей? Так и здесь.
— Позвольте спросить, сир, про Болейн?
Генрих удивлённо посмотрел на меня.
— Спрашивайте.
— А почему вы выбрали Анну? Ведь не по любви, же?
— Любовь? Что за вздор? Она умная, как и её отец. Она не отдалась мне сразу, как другие. Это говорит о характере.
— Скверный у неё характер, — добавил Томас Говард едва слышно. — И развратный.
— Ха-ха, — хохотнул Генрих. — Он её не любит. Говорит, что она французская лазутчица и садомистка. А где взять при дворе иную? Если они уже с малолетства лезут ко всем в панталоны? Ваша же дочь другая?
— Другая, да. У вас будет время её узнать. Она хорошо стреляет из лука и арбалета, фехтует на чём угодно, плавает, как рыба. И она весёлая. Я это больше всего ценю в людях, а особенно в женщинах.
— По вам, любезный Питер, не скажешь, что вы весёлый. А в разговоре проскальзывает.
— Она, к стати, не хуже меня играет на клавесине, и может вас обучать.
— Питер, вы прелесть.
Должность Лорда Великого Камергера передавалась по наследству аж с 1133–го года, когда король Генри Первый передал её вместе с титулом графа Оксфорда семье Обри де Вере, которые держали её до нынешнего 1526-го года, в котором наследование прервалось по причине, как уже говорилось выше, скоропостижной смерти лорда и отсутствия у него наследников, кроме престарелых тётушек.