Прощание вышло непростым. Больше всех сокрушалась Алевтина Семеновна. С утра по квартире поплыл запах валерьянки, а обнимая зятя напоследок, она не могла сдержать слез.
- Не поминай лихом, сынок. Храни тебя Бог.
- Спасибо Вам за все, - искренне поблагодарил Адам.
- Ну, до встречи, - пробормотала Прасковья. - Я надеюсь, мальчики приедут летом. Да и я как-нибудь к вам прилечу.
- Хорошо. Звони, если что.
Он подхватил чемодан и, вымученно улыбнувшись, вышел за дверь. В последний момент Прасковье вдруг захотелось удержать мужа, но она так и осталась неподвижно стоять на пороге. Шаги Адама давно затихли вдали, а Прасковья все еще молча смотрела на захлопнувшуюся за ним дверь.
Алевтина Семеновна, охая, пошла на кухню за очередной порцией лекарства, а Прасковья заперлась в комнате и долго сидела у окна, бездумно глядя вдаль.
В этот же день Прасковья впервые серьезно поссорилась с сыновьями. Она и раньше понимала, что дети растеряны и разочарованы ее долгим отсутствием, но все-таки Прасковье удавалось поддерживать с ними достаточно теплые отношения. Она часто говорила с сыновьями по телефону и интересовалась их делами, старательно избегая темы своего затянувшегося отсутствия и вообще всего, что касалось ее нынешней жизни. Во время этих разговоров сыновья почти не задавали матери неудобных вопросов, а сама Прасковья делала вид, что находится в обычном отпуске. Но в день возвращения Адама в Эмираты эта старательно поддерживаемая ею иллюзия рухнула.
- Ты никогда не вернешься, - с обидой констатировал младший сын.
Прасковья запнулась и тут же принялась оправдываться, уже понимая, что все напрасно - дети чувствуют себя брошенными и преданными родной матерью.
- Ладно, мама. Я все понял. Пока.
После этого разговора Прасковья проплакала несколько часов. Со старшим сыном дела обстояли еще хуже - обменявшись с матерью несколькими общими фразами, он тут же ссылался за занятость и бросал трубку. Прасковья видела, что стена отчуждения между ними становится все выше и прочнее. Она успокаивала себя тем, что непременно наладит отношения с детьми во время их летних каникул, но не была уверена даже в том, что сыновья вообще захотят прилететь в Россию.
У нее впервые появилась мысль успокоить нервы при помощи спиртного.
- В этом нет ничего особенного, - убеждала себя Прасковья. - У меня непростой период, а коньяк помогает расслабиться.
После отъезда Адама она переехала к давнему поклоннику, но их отношения быстро дали трещину. Сначала мысль о легких отношениях без особых обязательств казалась Прасковье весьма привлекательной - как ребенку, замученному строгими родительскими запретами, кажется привлекательной идея жить свободно и питаться исключительно шоколадом. Но шоколад приелся, пряный привкус внебрачной связи перестал казаться заманчиво-манящим: она пересмотрела свои взгляды и поняла, что быть где-то на вторых ролях - это не для нее.
Ей, только что вырвавшейся из уз многолетнего брака, вдруг снова захотелось определенности и стабильности. Ее стало раздражать, что любовник приходит тогда, когда сам сочтет нужным, проводя все выходные и праздники со своей законной женой. Выйти из этой ситуации стало для нее делом принципа.
Он же и слышать не хотел о разводе, и все разговоры на эту тему неизменно заканчивались крупной ссорой.
- Я с самого начала предупреждал, что не разведусь! - кричал любовник. - Я был честен с тобой!
- Честен? И это ты называешь честностью? Да ты обманываешь нас обеих!
Мать не одобряла их отношений, хотя старалась не вмешиваться в жизнь дочери. Прасковья и сама стала избегать визитов в родительский дом, отделываясь короткими телефонными звонками.
Каждый вечер после выступления любовник привозил ее в съемную квартиру и оставался там на какое-то время, а затем ехал домой. После этого Прасковья валилась в кровать и долго лежала, прокручивая в голове события прошедшего дня. Впервые в жизни ее стала мучить бессонница. На выходные любовник не появлялся - а если и забегал на час-другой, то очевидно нервничал и постоянно поглядывал на часы. Одиночество буквально преследовало Прасковью - она засыпала и просыпалась с щемящим чувством тоски, и только коньяк помогал хоть немного заглушить эту боль.
Однажды вечером любовник не пришел на ее выступление, а поздно ночью в квартире Прасковьи раздался звонок. Не дав ей сказать ни слова, законная супруга обрушила на застывшую в изумлении соперницу весь свой гнев. Прасковья пребывала в таком шоке, что не догадалась сразу повесить трубку, и визгливое сопрано этой женщины еще долго стояло у нее в ушах.