Талбот Мэнди.
Арабская авантюра.
Роман
Глава 1.
«Я СДЕЛАЮ ВСЕ, ЧТО СМОГУ, ДЛЯ ЭТОГО ФЕЙСАЛА»
Кто бы ни изобрел шахматы, разбирался он в делах этого мира не хуже, чем иные разбираются в часовых механизмах. Он признал некий факт и основал на нем игру. А признал он, ясное дело, следующее: король не играет особой роли, пока счастье на вашей стороне. Пусть стоит себе в углу и тешится своим бессмысленным величием. Однако стоит вам начать проигрывать, и король становится фигурой, требующей вашего постоянного внимания.
В так называемой реальной жизни (это всего лишь большая игра, пусть весьма недурная) король может называться как угодно. Зовите его Папой, Президентом или Председателем. Значение его растет по мере того, как противник развивает атаку. И вы должны постоянно защищать свой символ власти. Иначе проиграете.
И все же игра не проиграна, пока ваш король в состоянии сделать ход. Потому-то люди, которым не терпится открыть новую эру в политике, бросают королей в темницы и отрубают им головы. Без головы на плечах ваш король может сделать ход только в направлении кладбища, а оно за чертой жизни, и это уже не в счет.
Я люблю добрую драку, хотя мне часто говорили, что этого следует стыдиться. Однако я заметил, что люди, которые стремятся привить мне основы морали, сражаются языками не менее сурово, чем иные из нас кулаками, и не так достойно. Также мне говорили, и частенько, что мне — равно как и американцам — стыдно драться на стороне короля. Милые старые дамы и господа уверяли меня, что это безнравственно — оказывать помощь и поддержку разбойнику с большой дороги, ведь он вдобавок еще и безбожник-магометанин. И уж совсем отвратительно, что он храбро и без всякой злобы стремится держать слово и спасти свою страну.
Но если вы получили все, что душе угодно, знаете ли вы большее удовольствие, чем предложить руку тому, кто вам по нраву, когда он пытается добиться своей цели? Я — нет. Конечно, некоторые слишком многого хотят, и навязывать им свое мнение суть проявление дурного тона и пустая трата времени. Но если есть разумная цель и друг, которому нужна ваша помощь, есть ли большее удовольствие на свете, чем рисковать своей шеей ради того, чтобы ему это удалось?
Держитесь подальше от того — и, в особенности, от той, — кто поднимает шум, вознамерившись подкинуть вам от своих щедрот или помочь вам встать на путь истинный. Мой друг Джон Шюлер Грим — альтруист, но производит в таких случаях меньше шума, чем пантера темной ночью. И я не знаю человека, менее склонного кого-либо в чем-то убеждать. Если у него есть цель, он почти никогда о ней не говорит. Мы давно знакомы и никогда не пудрим друг другу мозги, но готов поспорить: не заговори он первым, я бы еще долго оставался относительно нее в неведении.
Все вести из Азии от Александретты до Персидского залива и от Северного Туркестана до Южной Аравии рано или поздно достигают ушей Грима. Он зарабатывает на хлеб тем, что собирает их и систематизирует, а затем делает выводы и действует внезапно и без предупреждения. Грим в одиночку справляется лучше, чем армейский корпус, особенно в странах, где единственный закон — это чье-то личное толкование Корана.
И только после того, как мы помогли Джереми Россу в Абу-Кема, Грим в открытую признался, что собирается сделать Фейсала, третьего сына короля Мекки, властителем всех арабов, которые согласятся его таковым признать. Это был кот, которого он держал в мешке семь лет.
До той самой минуты, когда мы с Гримом, Джереми и Бен-Саудом по прозвищу «Мститель» уселись на поле боя при Абу-Кеме, цель Грима оставалась загадкой даже для меня, а я был одним из самых близких ему людей. В итоге Грим — верный сторонник Фейсала, не скрывающий своих взглядов, и Джереми, неожиданно оказавшийся обладателем тайных золотых копей, так ловко все провернули, что Мститель был готов встать на их сторону.
Грим выкладывает то, что у него на уме, с большей неохотой, как шотландец шиллинги из кошелька. Но шотландцы щедры, когда нужно. Грим тоже. И это был как раз тот случай, когда он разговорился и выложил все, что думал. Все до конца. Посвятив, нас в свою тайну, он не умолкал всю дорогу до Иерусалима и сообщил все, что знал о Фейсале (а этого хватило бы на целую книгу). Временами он разводил настоящую лирику. Особенно когда описывал случаи, доказывающие, что Фейсал, прямой потомок пророка Мухаммеда, — самый благородный араб и самый доблестный предводитель своего племени со времен Саладдина. По мнению Грима, то, что убедило его самого, должно было убедить и нас.
Зная Грима, и особенно то, насколько тщательно он обычно подавляет свои страсти, я не мог не загореться, слушая его россказни. А что до Джереми… для него это было как глоток чистого воздуха. Людей, более или менее похожих на Джереми Росса, можно встретить в любом первозданном уголке Земли, хотя редко встретишь равного ему по отваге, нахальству и не знающей границ верности в дружбе. По большому счету, он далеко не единственный австралиец, который стоит за Австралию кулаком и языком с поразительной доблестью, но все никак не выберется домой. Джереми никакой силой не удержишь на месте, он всегда найдет способ вырваться на волю. Он слишком надолго застрял в сердце Аравии, чтобы мысли об утесах Сиднея и усадьбах, оставшихся где-то далеко, мучили его больше, чем в первые несколько дней после отъезда.