Змея сказала: «Человек, давай вражду забудем,
Я стану дань тебе платить, скрепим же договор».
Змее поклялся человек, что не замыслит злого.
Носила выкуп день за днем она ему в шатер.
Осталось выплатить змее лишь небольшую долю,
Тогда подумал человек, что хитрость не в укор,
Что бог его благословил и наделил богатством,
И если обмануть змею, то это не позор.
Он беден был, но стал богат и серебром и златом,
Решил он: «Погублю змею!» — он был в решенье скор
Он взял топор и стал точить на каменном точиле,
Потом проверил он металл, достаточно ль остер,
К норе подкрался, подстерег змею в своей засаде,
Но промахнулся невзначай, хотя рубил в упор.
Всевышний обратил к змее всевидящее око,
Благословляющую длань над нею бог простер.
И человек сказал змее: «Плати остатки дани,
Свидетель бог, не нарушай давнишний уговор».
Змея ответила ему: «Ты клятву сам нарушил.
Теперь я знаю, как ты зол, неверен и хитер.
Я смерть увидела в глаза и чудом избежала,
Случайно миновал меня отточенный топор».
«Тише, Умейма!..»
Тише, Умейма! Я горькою думой объят,
Молча гляжу, как созвездья плывут на закат,
Тянется время, мне кажется: ночь бесконечна.
Дом я покинул, и нет мне дороги назад.
Сердцу изгнанника ночь возвращает заботы,
Полдень печален, а полночь печальней стократ.
Верен заветам родителя Амр-благодетель,
Сколько он милостей мне даровал и наград!
Знал я, что он победит, когда конным порядком
Высокородные шли — за отрядом отряд.
Мчатся герои в сраженье с отвагой орлиной,
Следом за войском стервятники в небе парят.
Сопровождают наездников хищные птицы,
Скоро отведают крови твоей, супостат!
Бой разгорается, грифы спустились на землю,
Сгорбясь, как старцы в пуховых бурнусах, сидят.
Все гассаниды отважны, сильны, без изъяна,
Только мечи их немало зазубрин хранят.
Эти мечи рассекают двойную кольчугу,
А из камней огневой высекают каскад.
Воинов бог одарил удивительным нравом:
Щедры они, а в бою не страшатся преград.
Слово господне живет в их Священном писанье,{66}
Вера их истинна, каждый для каждого — брат.
В платье нарядном встречают они воскресенье.
Ладан и миро на праздник друг другу дарят.
Юные девы приветствуют их поцелуем,
И дорогими одеждами каждый богат.
Все одеянья белы, зелены их оплечья,
Тело холеное в пышный одето наряд.
Этот народ благоденствует, но не надменен
И не становится слабым от бед и утрат.
«Спешьтесь, друзья…»
Спешьтесь, друзья, возле этих развалин с поклоном,
Если уместно почтенье к домам разоренным.
Пустошь вокруг, а ведь Нум здесь когда-то жила.
Ветер засыпал руины песком раскаленным.
Спрыгнув с верблюда, жилище я стал вопрошать:
«Где твои жители? Край этот был населенным!»
Камни могли бы о многом поведать — молчат,
Немы они, их молчанье понять нелегко нам.
Вижу я чахлые травы да мертвый очаг,
Нет ничего, что служило б от солнца заслоном.
Вспомнилась Нум. Как мы веселы были вдвоем! —
Рок нас еще не коснулся суровым законом.
Мы поверяли друг другу все тайны свои,
Все свои помыслы, как и пристало влюбленным.
Помнится: родичи Нум и собратья мои
Стали верблюдов седлать на рассвете студеном,
Нум на меня поглядела, был взгляд — как судьба,
Сердце мое от тоски задрожало со стоном.
Ночью слежу я, как звезды плывут на закат,
Свет их далекий ловлю я в просторе бездонном.