Выбрать главу
Помню упрек твой: «Погибели ищешь своей, Только верблюду ты предан, седлу да гордыне».
Так я ответил: «Удел мой скитаться в песках. Счастья, любви и покоя чуждаюсь отныне».
Мы оседлали верблюдов, мы двинулись в путь, Богу вверяемся, хлеб добывая в пустыне.
Скоро услышишь о подвигах рода Зубьян, Скоро пастушьи костры задымятся в низине,
Скоро повеет ненастьем от Уруль-горы, Скоро раскинутся тучи в темнеющей сини.
Им не пролиться дождем у подножия Тин, Склон обоймут, но не в силах подняться к вершине.
Путник бывалый расскажет тебе обо мне, У домоседа ведь нет новостей и в помине.
Я с игроками пирую и щедрой рукой Ставлю им яства и лучший напиток в кувшине.
Сутки порою верблюдица скачет моя — Хоть и устала, но резво бежит по равнине,
Шаг прибавляет, к твоим приближаясь местам, Словно собратьев почуяла на луговине.

Аль-Аша

Перевод А. Ревича

{68}

«Прощайся с Хурейрой!..»

Прощайся с Хурейрой! Заждался верблюд седока. Тебе нелегко? Что поделать, разлука горька.
Непросто расстаться с красавицей густоволосой,
Чья поступь так вкрадчива и шелковиста щека.
Домой от соседки идет она плавной походкой, Идет не спеша, словно облако в небе, легка.
Она повернется — и звонко стучат украшенья, Как зерна фасоли в утробе сухого стручка.
Она никогда не заводит с соседками свары, От всех пересудов и сплетен она далека.
Так стан ее тонок, что страшно: возьмешь — переломишь, Но пышная грудь у нее и крутые бока.
В дождливое утро так сладко лежать с ней на ложе, Любовнику пылкому с нею и ночь коротка.
Движенья ее осторожны, а как соразмерны Упругие бедра и тонкая в кисти рука.
От платья ее веет мускусом и гиацинтом, И нежное тело ее благовонней цветка,
Свежее зеленого луга, омытого ливнем, Который низвергли плывущие вдаль облака.
На этом лугу, как созвездья, мерцают соцветья, И каждый цветок, окруженный венцом ободка,
Прекрасен — особенно ночью, но все же померкнет Пред милой моей, так ее красота велика.
Я пленник ее, но она полюбила другого, А сердцу того человека другая близка,
А та, в свою очередь, дальнего родича любит И тоже напрасно: его охватила тоска
По той, что меня полюбила, но мной не любима. Любовь обернулась враждой. Как она жестока!
Поистине, каждый из нас и ловец и добыча, Стремимся к любимым, но видим их издалека.
Не знаю, Хурейра, кого предпочла ты Маймуну, Но как ты сурова со мной, холодна и резка.
Узнала, что я слепотою куриной страдаю? Недоброй судьбы опасаешься наверняка!
Ты молвила мне: «Уходи! Ты несчастье приносишь! Будь сам по себе! Не желаю в мужья бедняка!»
Ты видишь сегодня меня босиком и в лохмотьях, Дай время — обуюсь в сандальи, оденусь в шелка.
Чужую жену я легко соблазню, если надо, В чужое жилье проберусь я, как вздох ветерка.
В набег поведу смельчаков, и пленительный отрок Мне спутником станет, вернее коня и клинка.
Не раз мне баранину жарил юнец безбородый, Мы пили вино, принесенное из погребка.
Мои сотоварищи поняли: смерть ожидает Богатого, нищего, юношу и старика.
Мы, лежа в застолье, соперничали в острословье И пили, да так, что струилось вино, как река.
Бывает: за нами не в силах поспеть виночерпий, Тогда сам хозяин хватает бурдюк за бока,
Проворно его поднимает, звеня ожерельем, И в чаши вино наливает нам из бурдюка.
Напев полуголой невольницы слух нам ласкает, Сливаются голос и лютня, как два ручейка.