«Видя месяц и солнце, тоскую о том…»
Видя месяц и солнце, тоскую о том, кто ушел без возврата:
Больше нет сына Лейлы, могучего Галеба, милого брата!..
Золотые светила с ним схожи лицом и душой благородной.
Был он вхож и к владыкам, и был он обласкан любовью народной.
Больше нет сына Лейлы, прекрасного Галеба, друга и брата.
Племя таглиб еще никогда не когтила такая утрата!
Если б Язбуль и Дамг, первозданные горы, узнали об этом,
То склонили бы скорбно вершины, венчанные снегом и светом.
«Ты спишь в земле, Саид…»
Ты спишь в земле, Саид, утратив жизни силу.
Да увлажнит Аллах дождем твою могилу!
Она твой вечный дом, в Истахре{89} возведенный.
Уже не выйдешь ты на воздух раскаленный.
Да увлажнит Аллах дождем тот холмик малый!
Под ним ты спишь, Саид, без памяти усталый.
Подушкою земля тебе отныне стала.
Она и твой халат, она и покрывало…
А ты ведь был для всех как дождевая влага.
Ты расточал себя лишь для чужого блага.
И засуха-беда была тогда бессильна.
Была твоя любовь, как щедрый дождь, обильна.
Безмерна скорбь сейчас, когда песок зыбучий
Сокрыл тебя от нас, о друг мой самый лучший!..
Твоя вдова с детьми — со всеми пятерыми —
Льет слезы без конца, захлебываясь ими.
Горячих слез поток ей размывает очи.
А день вокруг поблек и стал угрюмей ночи.
«Зачастивший к виночерпию…»
Зачастивший к виночерпию, где напоят без отказа,
Не постится и не молится, позабыв слова намаза.
Ночью трет больную голову, стонет, охает, бранится,
А с утра все только думает, как ему опохмелиться.
Видел я подобных грешников, что лежат в пыли дорожной,
Несусветную нелепицу мелет их язык безбожный.
Вспомнил я при этом зрелище, проходя поспешно мимо,
Что лишь муки, муки адовы ждут их всех неотвратимо.
И, творя молитву вечером, я вознес хвалу Аллаху
За того, кто жизнью праведной божьему покорен страху.
«Разъяренная смерть объявилась в округе…»
Разъяренная смерть объявилась в округе,
Поредел мой народ, оскудел он в недуге.
О, когда б я не знал, что бессильна мольба,
Я молил бы тебя неотступно, судьба.
Я молил бы вернуть этих юных и сильных,
Что лежат неподвижно в пределах могильных.
Поникаю душой, видя жалкий конец
Благородных умов и великих сердец.
Поникаю душой, слыша, как незнакомо
Стонет Аджадж, верблюд мой, гонимый от дома.
О жена, мне так трудно сейчас потому,
Что в беде не могу я помочь никому,
Что мечети безлюдны теперь, как пустыня,
Что иссякла, как мертвый родник, благостыня,
И уже развалились умерших дома,
И немало живущих лишилось ума…
Но среди молодых, уцелевших от мора,
Есть врачи — есть вожди, что помогут нам скоро.
Вижу: скачут, повесив на копья плащи,
Эти мощные всадники в хмурой ночи.
Кто-то, кажется, жилистой, тонкой рукою
Прикоснулся ко мне, дав начало покою.
Ночь проходит, но перед рассветом за ней
Скачет несколько черных, высоких коней.
Нет, еще не остыло ты, чувство утраты,
И тобой, словно камнем, надежды примяты!..
Сколько нежных красавиц ушло без любви,
Затерялось во мраке, зови не зови!..
Сколько славных мечей опустилось навеки,
Сколько слез обожгло материнские веки,
Сколько там кобылиц убежало в пески,
Вырвав повод из мертвой хозяйской руки…