Зачем сиять для меня?
Мне хуже день ото дня!
Жилы мои, надрывайтесь!
Глаза мои, не отрывайтесь!
Слезы мои, проливайтесь!
Сердце мое, страдай!
Ты, что зовешь, погоди -
Огнь у меня в груди,
Разлука ждет впереди…
Господи, мужества дай!
Пришла разлука разлук -
И слезы исчезли вдруг.
Устрою в долине привал,
Где был сражен наповал.
Там серны пасутся. Там
Она – кому сердце отдам.
Скажи ей: «Один человек
Пришел проститься навек;
Забросило горе его
В края, где нет никого!
Луна, осиявшая высь,
Оставь несчастному жизнь!
Взгляни из-под покрывал,
Чтоб взгляд он в дорогу взял
Увы, не под силу – ту
Постичь ему красоту!
Иль дай ему сладких даров,
И станет он жив и здоров,
Поскольку среди степей
Сейчас он трупа мертвей…»
Умру я от горя и зла,
Плачевны мои дела!
Был ветер восточный неправ,
Весть о тебе переврав!
С тобой он был тоже лжив,
Наворожив, что я жив…
* * *
Отдам я отца за локоны, подобные тени ветвей,
Они над щеками чернеют, черненых подвесок черней.
Распущенные и убранные, они – как древняя вязь,
И, словно змеи, упруги они, в тяжелых косах виясь.
Они пленяют небрежностью, нежностью полнят сердца;
За дивные эти локоны отдам я родного отца.
Они, словно тучки небесные, ее оттеняют взгляд,
Они, словно скаред сокровище, ее красоту хранят,
Они, что улыбка нежная, словно чарующий смех,-
Как было бы замечательно перецеловать их всех!
Нежна она обнаженная – восточная эта княжна,
И, солнцем не обожженная, кожа ее влажна.
Речей ее сладкозвучие дурманит меня волшебством,
Словечки ее певучие туманят меня колдовством.
И нет ничего нечестивого в ее неземной красе,
И даже благочестивые придут к ее медресе.
Неизлечимо хворого влагою уст исцелит,
Зубов жемчугами порадует, улыбкою подарит.
Стрелы очей вонзаются в пылу любовных ловитв,
Без промаха поражаются участники жарких бита.
А покрывало откинет она – и лик ее, как луна;
Ни полного, ни частичного затменья не знает она.
На тех, кто ей не понравится, облако слез нашлет,
Бурю вздохов накличет она – бровью не поведет.
И вот, друзья мои верные, я в путах жаркой тщеты -
Теперь на меня нацелены чары ее красоты.
Она – само совершенство, любовь – совершенство мое.
Молчальника и отшельника сразит молчанье ее.
Куда бы она ни глянула, взор – отточенный меч.
Улыбка ее, что молния,- успей себя поберечь!
Постойте, друзья мои верные, не направляйте ног
Туда, где ее убежище, туда, где ее чертог.
Я лучше спрошу у сведущих, куда ушел караваи;
Не помешают опасности тому, кто любовью пьян.
Я не боялся погибели в близком и дальнем краю,
В степях и пустынях усталую верблюдицу гнал свою.
Она отощала, бедная, от сумасшедшей гоньбы,
И силы свои порастратила, и дряблыми стали горбы.
И вот наконец к становищу добрался я по следам,
Верблюды высоконогие неспешно ходили там.
Была там луна незакатная, внушавшая страх красотой.
Была там она – ненаглядная – в долине заветной той.
Я подойти не отважился, как странник, кружил вкруг нее.
Она, что луна поднебесная, вершила круженье свое,
Плащом своим заметаючи следы верблюжьих копыт,
Тревожась, что обнаружит их настойчивый следопыт.
* * *
Кричат куропатки в песчаной долине,
Гнездо красоты в той долине отныне.
Отныне пасутся на плоской равнине
Газели и страусы в сердце пустыни.
Друзья, постоимте у этих развалин -
Ушедший уклад позабыт и развален,
И юноша пылкий оставлен любимой,
Оплачемте юношу – прежде любимый,
Он стал одиноким, угрюмым, недужным,
Ненужным себе и Аллаху ненужным.
Она снарядила верблюдов средь ночи,
А он проглядел, или не было мочи
На это глядеть, или, может быть, разум
Оставил его и ушел с нею разом.
О мысли мои! Вы, отчаясь в разлуке,
Помчались за ней… но пусты мои руки!
Любой из ветров предо мною в ответе -
Восточный, и южный, и северный ветер;
Скажите мне, ветры, отдельно иль вместе,
Про горе мое вы не слышали вести?
И ветер восточный мне тотчас поведал
О том, что в лугах у травинок разведал:
«Коль страсть захватила и сердце и разум
Себя излечи о любимой рассказом!»
А после добавил: «Эй, северный ветер,
А нет ли получше отвады на свете?
Иль, может быть, южному вотру известно
Что сердцу недужному делать уместно?»
И северный ветер ответил: «Решенье
Поддержит и южный мой брат. Утешенье
Есть в том, что мученья любви – добродетель.
Мученье любви – наслажденья свидетель.
Зачем же, впивая столь дивную сладость,
Ты болен, и день твой тебе же не в радость?
Уж коли сумел обещанья добиться -
Не молнию зришь, а всего лишь зарницу!»
Как молнией тучи прошиты в ненастье,
Расшиты узором любимой запястья.
Но ветер в ней вызвал внезапные слезы,
И вспыхнули щеки пунцовее розы.
Цветут эти розы под дождиком дивным,
Нарцисс ее глаз проливается ливнем.