Арабская поэзия средних веков

* * *

Вкушаю я любовь, у ней горчайший вкус,
Но вспомню милую,- и сладостно томлюсь,

Ведь взгляды всех всегда к ней тянутся с любовью,
Ей все произнести готовы славословье.

Аллах, прости, но я не стану иноверцем,
Сказав, что к дивному врагу влекусь всем сердцем.

* * *

Она пришла ко мне, я так был поражен,
Не верил я глазам, подумал – это сон,

Нет, это не она, а бред ночной горячий,
Любовью ослеплен бывает даже зрячий…

Но мимолетное возлюбленной виденье
Дарит нам и в мечтах большое наслажденье.

Мрак окружал меня наедине с любимой,
Но наполнял сердца нам свет неугасимый.

А звезды, в небесах мерцавшие стыдливо,
Смотрели вниз на нас завистливо, ревниво.

Из кубков пили мы, и ночь была чудесной,
Я целовал луну, прекраснее небесной.

От горя умирал я и до нашей встречи,
И чуть не умер я от счастья в этот вечер.

Я дважды умирал, но все ж обрел спасение:
Дарует нам любовь и жизнь и воскресение.

* * *

Кубки все вином наполним, пустим побыстрей по кругу,
Вот и капли дождевые брызжут по сухому лугу,

Туча с неба увидала вихрь засушливый и пыльный,
Сжалилась и напоила злаки влагою обильной.

Молния мечом сверкнула, и гроза готова к бою,
Тучи двинулись сразиться насмерть с засухой земною.

Пальмы с листьев дождь стряхнули, стали и стройней и краше,
Словно выпили не воду, а вино из полной чашн.

Лепестки цветов раскрылись, как ресницы глаз прекрасных,
А из глаз лучатся стрелы пламенных желаний страстных,

Взоры их – как звезды ночи, в них такое обаянье,- Солнце дня затмить не в силах трепетное их сиянье.

ИБН АЛЬ-ХАТИБ

* * *

К могиле я твоей пришел, как пилигрим,-
Пришел почтить того, кто всеми так любим.

И как же не любить тебя, владыка щедрый?
Твой свет любую тьму развеет, словно дым.

Когда б судьба твою отсрочила погибель,
Как славил бы тебя я пением своим!

В Агмате на холме теперь твоя могила -
Как память о тебе, ее мы свято чтим.

И мертвый ты свое величье сохраняешь;
Как прежде, дорог ты и мертвым и живым.

И до конца веков тебе не будет равных,
Средь множества людей лишь ты неповторим.

* * *

Живые мне близки, но я для них далек.
Покорный жребию, я в землю молча лег.

Дыханье кончилось: на смену песнопений
Приходит тишина, безмолвие, забвенье.

Первейший из живых, я праха стал мертвей.
Щедрейший хлебосол, стал кормом для червей.

Я солнцем в небе был, и вдруг – конец и хаос,
И небо, омрачась, от горя разрыдалось.

Как часто обнажал я свой всесильный меч,
Чтобы счастливого от счастья вдруг отсечь!

Но рыцарей не раз в лохмотьях хоронили,
Оставив в сундуках нарядов изобилье.

Скажи врагам моим: «Скончался аль-Хатиб».
А где бессмертного снискать они смогли б?

Скажи им: «Радуйтесь – но все промчится мимо,
И тот же вечный мрак вас ждет неотвратимо».

АРАБСКАЯ ПОЭЗИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ . ПОСЛЕСЛОВИЕ

Необычна судьба арабской средневековой поэзии. Ее основу составляет поэтическая традиция, созданная в древности кочевниками-бедуинами Аравийского полуострова, а впоследствии, после возникновения в VII веке ислама и образования арабо-мусульманской империи (халифата), ставшая достоянием арабизированных и исламизированных народов Азии и Африки, которые восприняли ее у арабов-завоевателей. На протяжении тысячелетия, с VIII но XVIII век, жители Аравийского полуострова, Ирака, Сирии, Египта, стран Магриба (Северной Африки) и мусульманской Испании (до изгнания арабов из Испании в конце XV века) творили поэзию, следуя древнеарабским поэтическим канонам. Создавалась и распадалась империя, изменялись политические границы отдельных арабских провинций, сменяли друг друга правящие династии, приходили новые завоеватели, а поэты продолжали рассматривать произведения своих бедуинских языческих предшественников как непревзойденный образец, подражать им в выборе тем, стиле и композиции.

Подобное отношение к древней поэзии было не только следствием известного консерватизма вкусов. Средневековые арабские придворные панегиристы, живя в больших городах халифата, представляли себе жизнь кочевников лишь понаслышке, идеализировали «героический» до исламский период, и древняя поэзия была для них непреложным источником этических и эстетических идеалов.

В условиях суровой природы пустыни, с ее дневным зноем, ночной стужей, песчаными бурями, хищниками, с постоянной нехваткой питьевой воды и пастбищ, жизнь кочевых племен древней Аравии протекала в непрерывной борьбе за существование. Не менее напряженной была и социальная борьба: повседневно совершались набеги, сопровождавшиеся угоном скота, а иногда и угоном в плен женщин и детей; в борьбе за пастбища и источники воды или в силу обычая кровной мести – основного способа регулирования внутриплеменных и межплеменных взаимоотношении – происходили кровавые столкновения, а иногда и многолетние войны между племенами и союзами племен. Племя было единственной гарантией безопасности бедуииа, изгнание из племени считалось тягчайшим наказанием и величайшим несчастном, а преданность сородичам почиталась как первая и основная добродетель, порождая обостренное чувство племенной чести и племенного патриотизма.

Древняя устная лиро-эпическая поэзия первоначально, вероятно, была связана с обрядово-магической практикой бедуинских племен, в которых поэт (слово «шаир» – «поэт» первоначально означало «ведун») занимал почетное место: ему приписывалась способность произносить магические заклинания и находить в пустыне источники воды, он был «историографом» племени, защитником его чести в межплеменных спорах, блюстителем законов и устоев. Согласно преданиям, всякий доблестный воин, вступая в поединок с врагом, произносил «богатырскую похвальбу» – стихотворение, в котором восхвалял свою храбрость и другие бедуинские добродетели, всячески превозносил соплеменников и порочил врага, а его противник отвечал ему тем же, часто сохраняя при этом тот же поэтический размер и рифму. Эти восхваления и поношения, так же как и заплачки – траурные песни, в которых родственники, главным образом женщины, оплакивали доблестного воина, перечисляли его подвиги и призывали к мести,- были, по-видимому, древнейшими поэтическими жанрами.