Так стан ее тонок, что страшно: возьмешь – переломишь,
Но пышная грудь у нее и крутые бока.
В дождливое утро так сладко лежать с ней на ложе,
Любовнику пылкому с нею и ночь коротка.
Движенья ее осторожны, а как соразмерны
Упругие бедра и тонкая в кисти рука.
От платья ее веет мускусом и гиацинтом,
И нежное тело ее благовонней цветка,
Свежее зеленого луга, омытого ливнем,
Который низвергли плывущие вдаль облака.
На этом лугу, как созвездья, мерцают соцветья,
И каждый цветок, окруженный венцом ободка,
Прекрасен – особенно ночью, но все же померкнет
Пред милой моей, так ее красота велика.
Я пленник ее, но она полюбила другого,
А сердцу того человека другая близка,
А та, в свою очередь, дальнего родича любит
И тоже напрасно: его охватила тоска
По той, что меня полюбила, но мной не любима.
Любовь обернулась враждой. Как она жестока!
Поистине, каждый из нас и ловец и добыча,
Стремимся к любимым, но видим их издалека.
Не знаю, Хурейра, кого предпочла ты Маймуну,
Но как ты сурова со мной, холодна и резка.
Узнала, что я слепотою куриной страдаю?
Недоброй судьбы опасаешься наверняка!
Ты молвила мне: «Уходи! Ты несчастье приносишь!
Будь сам по себе! Не желаю в мужья бедняка!»
Ты видишь сегодня меня босиком и в лохмотьях,
Дай время – обуюсь в сапдальи, оденусь в шелка.
Чужую жену я легко соблазню, если надо,
В чужое жилье проберусь я, как вздох ветерка.
В набег поведу смельчаков, и пленительный отрок
Мне спутником станет, вернее коня и клинка.
Не раз мне баранину жарил юнец безбородый,
Мы пили вино, принесенное из погребка.
Мои сотоварищи поняли: смерть ожидает
Богатого, нищего, юношу и старика.
Мы, лежа в застолье, соперничали в острословье
И пили, да так, что струилось вино, как река.
Бывает: за нами не в силах поспеть виночерпий,
Тогда сам хозяин хватает бурдюк за бока,
Проворно его поднимает, звеня ожерельем,
И в чаши вино наливает нам из бурдюка.
Напев полуголой невольницы слух нам ласкает,
Сливаются голос и лютня, как два ручейка.
Нам яства подносят красавицы в длинных одеждах,
Исполнят все прихоти, только кивни им слегка.
Я вдосталь вином наслаждался и женскою лаской,
В пустынях безводных дорога была нелегка,
В безлюдных местах, где глухой непроглядною ночью
Лишь злобные джинны вопят над волнами песка,
Где в полдень палящий не всякий осмелится ехать,
Где жажда и зной, где ни лужицы, ни родника.
Я эти пески пересек на поджаром верблюде,
Он к зною привычен, и поступь его широка.
* * *
Я Кайса навестить хочу, как брата,
Я клятву дружбы взял со всех племен.
Я видел, как бурлит поток Евфрата,
Как пенится, когда он разъярен,
Как с боку на бок парусник швыряет,
Грозя низвергнуть на прибрежный склон.
Так укачало кормчего, беднягу,
Что в страхе за корму схватился он.
Но что Евфрат в сравненье с Кайсом щедрым?
Тот всем воздаст, никто не обделен,
И сто верблюдиц, крепких, словно пальмы,
Дарит он другу: не велик урон!
Ведь все сыны Муавии такие,
Любой высок, прекрасен и силен.
По зову первому идут на помощь,
Все на конях, и не сочтешь знамен.
А как приятно с ними быть в застолье!
Их руки щедры, разговор умен.
АЛЬ-ХУТАЙА
* * *
Отстань и отойди, будь от меня подале.
Молю Аллаха я,- убрать тебя нельзя ли?
Тебя считаю я презренным и дурным,-
Надеюсь, что тобой я тоже не любим.
Ты губишь каждого предательством, изменой,
Все тайны выведав в беседе откровенной.
Тебе когда-нибудь за все воздаст Аллах -
Любви не встретишь ты в своих же сыновьях.
Жизнь черная твоя приносит беды людям,
И смерти мы твоей все радоваться будем.
* * *
Аллах тебе за все готовит наказанье,
И прадедам твоим, и всем, кто жили ране.
Добро твое всегда притворство или ложь,
И праведность свою ты строишь на обмане…
Но ты собрал в себе, лелеешь, бережешь
Все виды подлости, грехов и злодеяний.
* * *
О, как со мною вы безжалостны и злы,
А я прославил вас, я вам слагал хвалы.
Пусть холит злобную верблюдицу рука -
Верблюдица не даст ни капли молока.
Я знал, что благодать к вам с неба снизойдет
За то, что вы меня спасете от невзгод.
Я был как жаждою измученный верблюд,
Я ждал, что здесь найду защиту и приют.
Но вижу, что от вас бесцельно ждать добра.
Что страннику опять в далекий путь пора…
Но разве виноват был праведный Багид,
Даря приют тому, кто брошен и забыт,
Кто предан, осрамлен, чей жребий так суров,
Кто бродит на земле, как дух среди гробов.
В свирепой ярости, пороча и кляня,
Зачем собаками травили вы менж
За что же ненависть пылает в вас ко мне?
Так ненавистен муж порой своей жене…
За добрые дела мы благом воздаем -
Но мне за все добро платили только злом.
Чего ж тогда искать? На свете правды нет.
Будь счастлив, если ты накормлен и одет…
* * *
В словах моих много и яда, и едких обид,
И кто-нибудь ими сегодня же будет побит.