Больше нет сына Лейлы, прекрасного Галеба, друга и брата.
Племя таглиб еще никогда не когтила такая утрата!
Если б Язбуль и Дамг, первозданные горы, узнали об этом,
То склонили бы скорбно вершины, венчанные снегом и светом.
* * *
Ты спишь в земле, Саид, утратив жизни силу.
Да увлажнит Аллах дождем твою могилу!
Она твой вечный дом, в Истахре возведенный.
Уже не выйдешь ты на воздух раскаленный.
Да увлажнит Аллах дождем тот холмик малый!
Под ним ты спишь, Саид, без памяти усталый.
Подушкою земля тебе отныне стала.
Она и твой халат, она и покрывало…
А ты ведь был для всех как дождевая влага.
Ты расточал себя лишь для чужого блага.
И засуха-беда была тогда бессильна.
Была твоя любовь, как щедрый дождь, обильна.
Безмерна скорбь сейчас, когда песок зыбучий
Сокрыл тебя от нас, о друг мой самый лучший!…
Твоя вдова с детьми – со всеми пятерыми -
Льет слезы без конца, захлебываясь ими.
Горячих слез поток ей размывает очи.
А день вокруг поблек и стал угрюмей ночи.
* * *
Зачастивший к виночерпию, где напоят без отказа,
Не постится и не молится, позабыв слова намаза.
Ночью трет больную голову, стонет, охает, бранится,
А с утра все только думает, как ему опохмелиться.
Видел я подобных грешников, что лежат в пыли дорожной,
Несусветную нелепицу мелет их язык безбожный.
Вспомнил я при этом зрелище, проходя поспешно мимо,
Что лишь муки, муки адовы ждут их всех неотвратимо.
И, творя молитву вечером, я вознес хвалу Аллаху
За того, кто жизнью праведной божьему покорен страху.
* * *
Разъяренная смерть объявилась в округе,
Поредел мой народ, оскудел он в недуге.
О, когда б я не знал, что бессильна мольба,
Я молил бы тебя неотступно, судьба.
Я молил бы вернуть этих юных и сильных,
Что лежат неподвижно в пределах могильных.
Поникаю душой, видя жалкий конец
Благородных умов и великих сердец.
Поникаю душой, слыша, как незнакомо
Стонет Аджадж, верблюд мой, гонимый от дома.
О жена, мне так трудно сейчас потому,
Что в беде не могу я помочь никому,
Что мечети безлюдны теперь, как пустыня,
Что иссякла, как мертвый родник, благостыня,
И уже развалились умерших дома,
И немало живущих лишилось ума…
Но среди молодых, уцелевших от мора,
Есть врачи – есть вожди, что помогут нам скоро.
Вижу: скачут, повесив на копья плащи,
Эти мощные всадники в хмурой ночи.
Кто-то, кажется, жилистой, тонкой рукою
Прикоснулся ко мне, дав начало покою.
Ночь проходит, но перед рассветом за ней
Скачет несколько черных, высоких коней.
Нет, еще не остыло ты, чувство утраты,
И тобой, словно камнем, надежды примяты!…
Сколько нежных красавиц ушло без любви,
Затерялось во мраке, зови не зови!…
Сколько славных мечей опустилось навеки,
Сколько слез обожгло материнские веки,
Сколько там кобылиц убежало в пески,
Вырвав повод из мертвой хозяйской руки…
* * *
Имеет каждый две души: одна щедра и благородна,
Другая вряд ли чем-нибудь Аллаху может быть угодна.
И между ними выбирать обязан каждый, как известно,
И ждать подмоги от людей в подобном деле бесполезно.
* * *
События в пути неведомы заране.
Друзья, какую ночь провел я в Гарийяне!…
Был гостем у меня голодный волк поджарый,
Быть может, молодой, быть может, очень старый.
Вздыхал он и стонал, как изможденный нищий,
Уже не в силах сам разжиться нужной нищей.
Как тонкое копье, маячил он во мраке,
А ближе подойдя, подобен стал собаке.
Когда б нуждался он в одежде и приюте,
Я дал бы их ему, покорен той минуте.
Я поделился с ним едой своею скудной.
Верблюды прилегли, устав с дороги трудной.
Поблескивал песок. Пустыня чуть вздыхала
И в нежном блеске звезд со мною отдыхала.
Не будет путник тот угрюмым и суровым,
Что даже волка смог пригреть под звездным кровом
* * *
Ахталь, старый смельчак, несмотря на враждебные силы
Перед смертью своей посетил гордых предков могилы.
Аль-Фараздаку взять под охрану от ярости мира
Поручил он и мать, и стада молодого Джарйра.
Значит, племя Кулёйба спасти их способно едва ли.
За подобным щитом не укрыться от злобы и стали.
Тонок он и дыряв, словно кожа на ножках овечьих.
Эти люди Кулейба – подонки, хоть выспрення речь их.
На обиду они не ответят хотя бы обидой.
Пред угрозой дрожат, как при виде гюрзы ядовитой.
А во время войны не видать их на поле сраженья -
За верблюжьим горбом замирают они без движенья.
Эти трусы Кулейба по-песьи скулят под пинками.
Как бараны они, обмаравшись, трясут курдюками.
Это племя бежит, захвативши пожитки в охапку.
Отшвырнул я его, как хозяйка – негодную тряпку!
* * *
Я раскаяньем злым томим и не в силах найти покой.
Разведен я с моей Навар. Как не думать о том с тоской!
Ведь покинуть ее навек – это значит утратить рай.
Как Адам, я лишен его безвозвратно – хоть умирай!…
Ныне я подобен слепцу, что глаза себе самому,
Обезумевши, проколол и при жизни сошел во тьму.