Разлучен с любовью Навар, одиноко бреду в пески.
Заменить ее мне могла б только смерть от своей руки.
О, когда бы обнять опять этот стан, этот жизни дар -
Я бы стал посильней судьбы, разлучившей меня с Нава
Мы расстались не потому, что она наскучила мне,-
Отобрал ее гневный рок по моей лишь глупой вине.
* * *
Случалось мне порой, бледнея от стыда,
Считать себя глупцом, но трусом – никогда.
И вот я повстречал в скитаниях ночных
Чудовищного льва средь зарослей речных.
И грива у него была, как черный лес,
И каждый коготь был, как месяц, нож небес.
Разинутая пасть ревела, как прибой,
Где в пене на клыки напорется любой.
Душа в моей груди померкла, словно свет.
Но я вскричал: «Вперед! Нам отступленья нет!
Коль ты, злодей ночной, сразиться сгоряча
Осмелишься со мной – отведаешь меча!
Ты все-таки слабей, чем, например, Зияд.
А ну-ка прочь, злодей! Поберегись! Назад!»
Ему навстречу я шагнул с мечом в руке,
И зверь, взмахнув хвостом, укрылся в тростнике.
* * *
Случись твоей судьбе моею стать судьбою -
Ты видел бы сейчас пустыню пред собою.
Ты ехал бы по ней куда глаза глядят,
Не ведая тропы, что приведет назад.
И был бы шейхом ты в Омане, где верблюды
Особенно умны, стройны, широкогруды.
Нигде покуда нет столь благородных стад,
Как у моей родни, у племени Маадд!
Он подо мной сейчас, бегун такого вида.
Его бы не смогли догнать гонцы барйда.
Погонщику с таким управиться невмочь:
Попробуй-ка ударь – уйдет от палки прочь!…
И ноги у него, у этого верблюда,-
Как лунные лучи в ночи, в минуту чуда.
Богатое седло и крепкая узда
Не снизят быстроты – полет, а не езда!
Подобный на бегу не станет головою
Беспомощно трясти – быть падалью живою.
А всадник – что ему все беды и дела!…
Лети себе вперед – и разорвется мгла!
Но ты – не я. Страшна тебе слепая участь
Запрятанных в тюрьму, где не спасет живучесть,
Где разрешат от бед лишь сизые мечи,
Что молча занесут над шеей палачи,
Когда душа стоит у воющей гортани,
Покинуть плоть свою готовая заране.
* * *
Нас больше, чем камней на берегу морском,
И верных нам друзей не счесть в кругу людском.
Как недруг устоит, озливший наше племя?
Чей выдержит костяк той ненависти бремя?
В становищах своих иные племена
Возносят с похвальбой героев имена.
Но разве слава их сравнима с нашей славой,
Коснувшейся небес в года беды кровавой?!
Взошли от корня мы – от племени тамим,
И Ханзалы завет мы бережно храним.
И таглиба семья взрастала с нами рядом
Кипучим, как листва, бесчисленным отрядом.
Нет, с племенем любым вы не равняйте нас,
Когда великих дел настанет грозный час!
Мы – каменный оплот, и об скалу-твердыню
Обломит зубы смерть, забыв свою гордыню.
А если Хиндиф наш войдет в костер войны -
Зачинщиков ее сметут его сыны.
И если стан вождя друзей не скличет разом -
Их подчинить себе сумеет ои приказом.
А трусов обратит высоких копий ряд
В союзников его надежнейший отряд!
Он, Хиндиф, наш отец, неверных сокрушая,
Сплотил всех мусульман – ему и честь большая.
Был царским торжеством его победный пир.
За Хиндифа, клянусь, отдам я целый мир!
Его любовь ни в чем не знает зла и страха,
И ненависть его сотрет врагов Аллаха.
Мы Кабу сторожим и бережем Коран,
И в Мекку держит путь с дарами караван.
Мы благородней всех, чья кровь струится в жилах,
И тех, кто под землей покоится в могилах.
Сияет нам луна, и солнце с вышины
Благословляет нас для мира и войны.
Нам блещут небеса, и без конца, без края
Лежит у наших ног вся сторона земная.
И если бы не мы, не наш могучий стан -
Вошел бы чуждый мир в пределы мусульман.
Строптивых покарав своей рукой железной,
Сдержали мы разбег лишь над морскою бездной.
Но в яростных боях и ныне, как вчера,
Мы духов и людей смиряем для добра.
Лежит его чалма на всех, служивших свету,
И смерть сорвать с чела бессильна тяжесть эту.
Когда, когтя врагов, как соколы с высот,
Мы падаем на них – ничто их не спасет!
Суставы рубит меч и головы разносит.
У асад племя бакр пощады пусть не просит.
Сраженья жернова – что камнепад в горах.
Несдавшийся Неджран размолот ими в прах.
Однако для его безвинного народа
Мы – как весенний дождь, упавший с небосвода.
В голодный год, когда, худущий, как скелет,
Шатается верблюд и в пем кровинки нет,
И нету молока у тощих и унылых
Верблюдиц молодых, которые не в силах
Тащиться по степи, обугленной дотла,-
Остановись, бедняк, у нашего котла!
Пусть Сириус встает в небесной черной тверди,
Пылая, как вулкан, одетый тучей смерти,
Но машрафийский меч, как молния разя,
Восстановил права, без коих жить нельзя.
И гостя мы всегда накормим и напоим
В пустыне, дышащей приветом и покоем.
* * *
Кто поможет любви, что вошла в мое сердце навеки?
Где лекарство для глаз, в темноте не смыкающих веки?
Кто починит жилище, похожее на голубка,
Что, взъерошенный ветром, укрылся в песке от песка?