Прилетел восточный ветер и огонь разжег в груди,
И влюбленному велел он: «От любви с ума сойди!»
Что таит слеза безумца? Кто ответит на вопрос?
Должен кто-нибудь проникнуть наконец-то в тайну слез!
Я красноречив, но слова о любви не обрету:
Слезы – те красноречивей, хоть познали немоту!
Разве может скрыть влюбленный то, что в сердце зажжено?
Разве жар неутоленный спрятать смертному дано?
Призрак, прежде чем украдкой ты во тьме пришел ко мне,
Я услышал запах сладкий в полуночной тишине.
Это дуновенье луга, орошенного дождем:
Он, сперва росой заплакав, улыбается потом.
* * *
Лейла, надо мной поплачь,- я прошу участья.
Оба знаем – я и ты,- что не знаем счастья.
Мы в одном краю живем, по всесильна злоба,-
И несчастны мы вдвоем, и тоскуем оба.
Подари ты мне слезу – светлое даренье.
Я – безумие любви, я – ее горенье.
Сердцем обладаешь ты добрым, нежным, зрячим,
Так поплачь лее надо мной, помоги мне плачем.
Обменяться нам нельзя сладкими словами,-
Обменяемся с тобой горькими слезами.
* * *
Когда я, став паломником, найду ее у врат
Святого дома божьего, где голуби парят,
Тогда своей одеждою коснусь ее одежд,
Отринув запрещения зловредных и невежд.
Она развеет боль мою улыбкою одной,
Когда у ложа смертного предстанет предо мной.
Подобных мне и не было, сгорающих дотла,
Желающих, чтоб к пеплу их любимая пришла!
О, вечно вместе жить бы нам! А в наш последний час
В одной могиле, рядышком, пусть похоронят нас.
Ту, чья улыбка нежная и тонкий, стройный стан
С ума сведут н старого,- увозит караван.
Хотел поцеловать ее, – строптивости полна,
Мне, словно лошадь всаднику, противилась она.
Но прикусила палец свой и сделала мне знак:
«Боюсь я соглядатаев,- теперь нельзя никак!…»
* * *
О, чудный день, когда восточный веял ветер
И облака в ее краях рассеял вечер,
Когда откочевал мой род в края другие,
Но быть я не хотел там, где мои родные…
О горы вкруг ее становья! На мгновенье
Раздвиньтесь: пусть несет от милой дуновенье
Восточный ветерок: вдохнув его прохладу,
Я исцелю свой жар и обрету усладу.
Недаром ветерку дано такое свойство:
Из сердца гонит он тоску и беспокойство.
Где чудная пора, куда ушли без вести
Утра и вечера, когда мы были вместе!
Простит ли Лейла мне, что все ее поносят?
А мне бранить ли ту, что миру свет приносит?
Сиянием своим она всю землю нежит,
И лишь моей душе мой светоч не забрезжит.
Больны мои глаза любовью, но страдальца
Ей просто исцелить прикосновеньем пальца.
Душа моя забыть любимую не может,
И душу я браню, но разве брань поможет?
Когда я с Лейлой был,- с тех пор не каюсь в этом,
Я целомудрия связал себя обетом.
У опустевшего ее стою становья,-
И вновь схожу с ума, ее желаю вновь я!
* * *
О, мне давно Урва-узрит внушает удивленье:
Он притчей во языцех был в минувшем поколенье,
Но избавленье он обрел, спокойной смертью умер.
Я умираю каждый день,- но где же избавленье?
* * *
Поохотиться в степях на газелей все помчались.
Не поехал я один: о газелях я печалюсь.
У тебя, моя любовь, шея и глаза газельи,-
Я газелей целовал, если на пути встречались.
Не могу внушать я страх существам, тебе подобным,
Чтоб они, крича, вопя, с жизнью милою прощались.
* * *
Нет в паломничестве смысла,- только грех непоправимый,-
Если пред жильем подруги не предстанут пилигримы.
Если у шатра любимой не сойдут они с верблюдов,
То паломничества подвиг есть не подлинный, а мнимый.
* * *
Весть о смерти ее вы доставили на плоскогорье,-
Почему не другие, а вы сообщили о горе?
Вы на взгорье слова принесли о внезапной кончине,-
Да не скажете, вестники смерти, ни слова отныне!
Страшной скорби во мне вы обвал разбудили тяжелый,-
О, пусть отзвук его сотрясет ваши горы и долы!
Пусть отныне всю жизнь вам сопутствуют только невзгоды,
Пусть мучительной смертью свои завершите вы годы.
Только смертью своей вы бы горе мое облегчили,-
Как бы я ликовал, как смеялся б на вашей могиле!
Ваша весть мое сердце разбила с надеждою вместе,
Но вы сами, я думаю, вашей не поняли вести.
* * *
Они расстались, а недавно так ворковали нежно.
Ну что ж, соседи расстаются,- и это неизбежно.
На что верблюды терпеливы, а стонут, расставаясь,
Лишь человек терпеть обязан безмолвно, безнадежно.
* * *
Вы опять, мои голубки,- на лугу заветном.
С нежностью внимаю вашим голосам приветным.
Вы вернулись… Но вернулись, чтоб утешить друга.
Скрою ли от вас причину своего недуга?
Возвратились вы с каким-то воркованьем пьяным,-
То ль безумьем обуяны, то ли хмелем странным?
Где, глаза мои, могли вы встретиться с другими -
Плачущими, но при этом все-таки сухими?
Там, на финиковых гроздьях, голуби висели,-
Спутник спутницу покинул, кончилось веселье.
Все воркуют, как и прежде, лишь одна, над лугом,
Словно плакальщица, стонет, брошенная другом.