И тогда я Лейлу вспомнил, хоть она далёко,
Хоть никто желанной встречи не назначил срока.
Разве я усну, влюбленный? Слышу я, бессонный,
Голубей неугомонных сладостные стоны.
А голубки, бросив плакать и взъерошив перья,
Горячо зовут любимых, полные доверья.
Если б Лейла полетела легкокрылой птицей,
С ней всегда я был бы рядом,- голубь с голубицей.
Но нежней тростинки Лейла: может изогнуться,
Если вздумаешь рукою ласково коснуться.
* * *
Из-за любви к тебе вода мне не желанна,
Из-за любви к тебе я плачу непрестанно,
Из-за любви к тебе забыл я все молитвы
И перестал давно читать стихи Корана.
* * *
Пытаюсь я, в разлуке с нею, ее отвергнуть всей душой.
Глаза и уши заклинаю: «Да будет вам она чужой!»
Но страсть ко мне явилась прежде, чем я любовь к другой познал
Нашла незанятое сердце и стала в сердце госпожой.
* * *
Дай влюбленному, о боже, лучшую из благостынь:
Пусть не знает Лейла горя, – эту просьбу не отринь.
Одари, о боже, щедро тех, кому нужна любовь,
Для кого любовь превыше и дороже всех святынь.
Да пребуду я влюбленным до скончания веков,-
Пожалей раба, о боже, возгласившего: «Аминь!»
* * *
Лишь на меня газель взглянула,- я вспомнил Лейлы взгляд живой
Узнал я те глаза и шею, что я воспел в тиши степной.
Ее пугать не захотел я и только тихо произнес:
«Пусть у того отсохнут руки, кто поразит тебя стрелой!»
* * *
Она худа, мала и ростом,-мне речь завистников слышна,-
Навряд ли будет даже в локоть ее длина и ширина.
И ее глазах мы видим зелень,- как бы траву из-под ресниц…
Но я ответил: «Так бывает у самых благородных птиц».
«Она,- смеются,- пучеглаза, да у нее и рот большой…»
Что мне до них, когда подруга мне стала сердцем и душой!
О злоязычные, пусть небо на вас обрушит град камней,
А я своей любимой верен пребуду до скончанья дней.
* * *
Вспоминаю Лейлу мою и былые наши года.
Были счастливы мы, и нам не грозила ничья вражда.
Сколько дней скоротал я с ней,- столь же длинных, как тень копья,
Услаждали меня те дни,- и не мог насладиться я…
Торопили верблюдов мы, ночь легла на степной простор,
Я с друзьями на взгорье был,- разгорелся Лейлы костер.
Самый зоркий из нас сказал: «Загорелась вдали звезда -
Там, где Йемен сокрыт во тьме, там, где облачная гряда».
Но товарищу я сказал: «То зажегся Лейлы костер,
Посредине всеобщей мглы он в степи свой огонь простер».
Ни один степной караван пусть нигде не рубит кусты,
Чтоб горел только твой костер, нам сияя из темноты!
Сколько дел поручали мне,- не запомню я их числа,-
Но когда приходил к тебе, забывал я про все дела.
О друзья, если вы со мной не заплачете в час ночной,
Поищу я друга себе, чтоб заплакал вместе со мной.
Я взбираюсь на кручи скал, я гоним безумьем любви,
Чтоб на миг безумье прогнать, я стихи слагаю свои.
Не дано ли разве творцу разлученных соединять,
Разуверившихся давно в том, что встреча будет опять?
Да отвергнет Аллах таких, кто, увидев мою беду,
Утверждает, что скоро я утешительницу найду.
В рубашонке детской тебя, Лейла, в памяти берегу
Я с тех пор, как вместе с тобой мы овец пасли на лугу.
Повзрослели дети твои – да и дети твоих детей,
Но, как прежде, тебя люблю или даже еще сильней.
Только стоило в тишине побеседовать нам вдвоем,-
Клевета настигала нас, отравляла своим питьем.
Пусть Аллах напоит дождем благодати твоих подруг,-
Увела их разлука вдаль, никого не видать вокруг.
Ни богатство, ни нищета не дадут мне Лейлу забыть,
Нет, не каюсь я, что любил, что я буду всегда любить!
Если женщины всей земли, блеском глаз и одежд маня,
На нее стремясь походить, захотят обольстить меня,-
Не заменит Лейлу никто… О друзья, мне не хватит сил,
Чтобы вынести то, что бог и любимой и мне судил.
Ей судил он уйти с другим, ну а мне, на долю мою,
Присудил такую любовь, что я горечь все время пью…
Вы сказали мне, что она обитает в Тейме с тех пор,
Как настало лето в степи… Но к чему такой разговор?
Вот и лето прошло уже, но по-прежнему Лейла там…
Если б злые клеветники удалились отсель в Ямам,
Ну а я бы – в Хадрамаут, в отдаленнейшие места,
То и там, я верю, меня б отыскала их клевета.
Как душонкам низким таким удается – чтоб им пропасть! -
Узы нашей любви рассечь, опорочить светлую страсть?
О Аллах, меж Лейлой и мной раздели любовь пополам,
Чтобы поровну и тоска и блаженство достались нам.
Светлый мой путеводный знак,- не успеет взойти звезда,
Не успеет блеснуть рассвет,- мне о ней напомнят всегда.
Из Дамаска ли прилетит стая птиц для поиска гнезд,
Иль над Сирией заблестит острый Сириус в бездне звезд,
Иль, почудится мне: ее имя кто-то здесь произнес,-
Как заплачу я, и мокра вся одежда моя от слез.
Лишь повеет ветер весны, устремляясь в ее края,-
К Лейле вместе с ветром весны устремится душа моя.
Мне запретны свиданья с ней, мне запретен ее порог,
Но кто может мне запретить сочинение страстных строк?
Не считал я досель часы, не видал, как время текло,
А теперь – одпу за другой – я ночей считаю число.
Я брожу меж чужих шатров, я надеюсь: наедине
Побеседую сам с собой о тебе в ночной тишине.
Замечаю, когда молюсь, что не к Мекке лицом стою,
А лицом к стоянке твоей говорю молитву свою.