Она стискивает зубы и опускает веки, ей так хочется плакать, что завыла бы сейчас, как дикий зверь.
«Как же я могла так поступить? Все поставить на одну позорную и бесчестную карту, отбросить прошлое, оттолкнуть от себя самых близких любящих людей? Ради чего? Что на меня нашло?! И для кого? Для малолетнего пижона?!»
Во время пребывания Марыси и Дороты в Ливии события происходили неожиданно, как если бы на головы приехавших женщин обрушилась лавина. Памятный день в старом городе в Триполи, который Марыся провела в приятном обществе красивого двоюродного брата Рашида, был последним днем спокойствия и беззаботности и вместе с тем началом конца ливийского народа и тысяч человеческих жизней. Началось все со Дня гнева, когда недовольные ливийцы – одни гражданские, в том числе женщины, дети и старики, – вышли на мирную демонстрацию на улицы города. Тысячи из них отдали в этот день свои жизни, и в другие дни было множество раненых, увезенных или тайно убитых в тюрьмах столицы. Каждую секунду, минуту, каждый час истекали кровью невинные жертвы, а те, кто находился в это время в Ливии, застряли в ней надолго. Жизнь неслась теперь с бешеной скоростью и была на вес золота, потому что немного было нужно, чтобы ее потерять. Как во время любой войны, люди сполна использовали каждый миг жизни. Нельзя было терять ни минуты и ничего не откладывать на завтра: завтра можно было не дождаться.
Дорота, специалистка по принятию необдуманных решений, снова была похищена бывшим мужем Ахмедом, который случайно наткнулся на нее в Триполи. По своей глупости она была разделена с дочерью и очутилась в сотнях километров от нее, в Налуте – городке в горах. Марыся же с головой погрузилась в работу: она стала медсестрой-волонтером вначале в больнице двоюродного брата Муаида, а потом в убежище – на их старой небольшой ферме в пригороде. Казалось, что война далеко, где-то в другом месте, и до них не доберется. Если бы не сотни раненых, за которыми они ухаживали, ничто не напоминало бы о том, что совсем рядом идут военные действия. Деревня казалась идиллическим местом и воскресила в памяти Марыси воспоминания детства. Тут уже она окончательно преступила границы дозволенного, так как забыла обо всем мире и о том, что она замужняя женщина. Если бы она не узнала этого красавца, то никогда не изменила бы мужу. Если бы не оказалась в экстремальных условиях и ей не пришлось убегать как затравленному, загнанному зверю вместе со своими близкими, она не стала бы наслаждаться каждой минутой, невзирая на последствия. В нормальных условиях она никогда бы не решилась на этот роман! В конце концов, она же была воспитана в порядочном доме доброй, образованной и толерантной бабушкой, которая привила ей лучшие заповеди как из Корана, так и из Библии. Но тогда, во время ливийской революции, она забыла обо всех правилах – и мусульманских, и христианских. Жаждала только этого мужчину, он был ей нужен, как воздух и вода, как биение сердца, она любила его больше жизни – страсть ослепила ее, и жизнь без него не имела для нее никакого смысла.
«Теперь до конца моих дней буду стыдиться своего поступка». При воспоминании о минутах страсти Марыся не чувствует упоения, только стыд, сожаление и раскаяние. «Это я его соблазнила, я позволила ему сближение и как сумасшедшая этого желала. Я сама в этом виновата, потому что изменила и совершила грех. Один неверный шаг влечет за собой лавину несчастий, – подводит она итог своему необдуманному решению оставаться в объятой войной Ливии. – Какой же я тогда была неопытной, глупой, инфантильной… Я все принимала за чистую монету и считала, что все как-то само собой сложится. Забыла, что в моей жизни никогда ничего не складывается! Ничего! Я проклята, как и вся моя ливийская семья Салими!»