– Что ты делаешь?! – орал Фейсал с бешенством в глазах. – Что ты, примитивный, вытворяешь?!
Он хлестал Карима по чему попало своей неизменной кожаной плеткой мутаввы.[24] Когда они остановились в отеле «Букит Индах» в горах Маоке, малыш пережил шок. Он еще никогда не был в таком красивом, замечательном месте. Мальчик не знал благ цивилизации: до сих пор он жил в деревянном домике с туалетом в виде дыры в земле или на свежем воздухе под кустом, а мылся в общей бане у глубокого колодца. Электричество было только в доме бупати,[25] в мечети и в домах богачей, а он с мамой жил в убогом домике на краю деревни и, кроме циновки, пары стульев и грубых икатов,[26] чтобы укрыться зимой, у них ничего не было. Да и, в конце концов, что им еще было нужно? От рассвета до заката они сидели у варунга, а если возвращались, то только затем, чтобы переночевать. Поэтому первая ночь в современном отеле была для мальчика страшной. До сегодняшнего дня он помнит, что положил кучку на терразит в ванной, а спал на холодном голом полу в конце спальни, завернувшись лишь в шерстяной плед, который ему дала мать. Он боялся даже приблизиться к ложу с балдахином, которое посчитал большим изысканным газебо для особо важных гостей. Он дрожал из-за того, что может запачкать его или помять постель. Он был растерян и расстроен, каждую ночь засыпал в слезах.
– Ты животное! Ты омерзительная грязная свинья! – Отец наделял его только такими эпитетами, а в наказание хлестал многократно в течение дня.
– Не войду туда! Нет! – взвыл Карим, когда впервые был посажен в ванну и из крана потекла теплая вода. Он размахивал руками, стараясь отогнать от себя губку с пеной, из-за чего мыло попадало ему в глаза и рот. Его рвало.
Нанятый Фейсалом слуга не мог справиться с ребенком.
– Прошу тебя, успокойся! Ты снова будешь бит. У тебя что, мерзавец, нет инстинкта самосохранения? – удивлялся он, дрожа и о своей собственной шкуре.
– Я не сяду на это! Что это? Я не хочу! – не хотел садиться на унитаз Карим, боясь, что утонет. Слыша звук спускаемой воды, он падал на пол и извивался как уж.
Когда подавали завтрак, он по обыкновению тянулся за едой пальцами, не зная, для чего служит ложка, не говоря уже о вилке или ноже. Стеклянный сервиз приводил его в ужас, он боялся к нему притронуться. До этого он ел с бананового листа, серой бумаги или газеты. Поэтому он хватал пищу и забивался в угол, кроша на пол и вытирая жирные пальцы об обивку мебели. Фейсал только таращил на мальчика глаза, но часто не выдерживал и, придя в бешенство, наказывал. Казалось, он нечаянно бил его по голове или лицу, да так сильно, что малыш давился едой и кашлял так долго, что его рвало. Иногда от страха он писался. Так отец «дрессировал» сына в ожидании оформления его паспорта, и это не столько «развивало» малыша, сколько послужило развитию невроза.
– Это невообразимо! – злился Фейсал и орал на ребенка по-арабски – тот ничего не понимал. – Я не знаю! Чтобы в двадцатом веке так себя вести?! Словно он жил в пещере, среди зверей. Что за примитивный народ! Зачем мне это было нужно? Что за глупые сантименты!
Но на самом деле речь шла не о сантиментах. Гордый и самоуверенный мужчина врал. Причина его приезда была более прозаичной. До сих пор у Фейсала с его саудовской женой не было сына, наследника, поэтому он и решился пригреть своего байстрюка и даже дать ему свою фамилию. Он, конечно, не ожидал ничего подобного, но дороги назад не было – это был результат принятого им решения.
Карим же с первой минуты почувствовал к Фейсалу невыразимую неприязнь. И если в детстве он только боялся отца и не любил, то со временем это чувство развилось и переродилось в настоящую ненависть.
Фейсал не решился сразу привести индонезийского сына в свой дом, а устроил ему долгосрочное пребывание в больнице медико-санитарной службы Национальной гвардии в Эр-Рияде. Карим говорил только на бахасе,[27] диалекте горцев Тугу, поэтому ему было очень сложно. Роль переводчицы и няньки отец отвел индонезийке, которая работала в больнице санитаркой и уборщицей. Она немного знала английский и арабский. Благодаря ей врачи иногда контактировали с ужасным маленьким пациентом. Сусу стала переводчицей Карима, который по-прежнему вел себя как дикий зверек и ни за что не хотел пользоваться благами цивилизации. Может быть, это был его бунт против разлуки с матерью и родными. Его поведение усложняло жизнь не только ему, но и всем вокруг. Через некоторое время Сусу настолько преодолела недоверчивость малыша, что они стали неразлучны. На людях они старались вести себя как можно приличнее, ведь Карим был сыном шефа нравственно-религиозной полиции, а значит, очень важного человека, на которого женщина работала. Но как только у них появлялась возможность, они прятались от всех в кладовках с моющими средствами. Сидя там на полу, они рассказывали друг другу об Азии и руками ели наси-горенг[28] или мие-горенг,[29] приготовленные дома индонезийкой и поданные на газете. Как это в жизни Карима уже бывало, идиллия не могла длиться вечно. Малыш не хотел есть здоровую, питательную пищу, не употреблял свежих овощей и соков, стал пропускать занятия по реабилитации, его никогда нельзя было найти, что возбуждало все большие подозрения у служащих больницы. В конце концов Карима и Сусу застукали в их каморке. Сусу тут же депортировали в Джакарту, а для Карима начался болезненный период постепенного выздоровления, лечения и обучения в религиозной школе для мальчиков при больнице. Такая терапия подействовала благотворно. Уже через пару месяцев мальчик бегло говорил по-арабски, используя треть арабских слов, общих с индонезийскими. С иностранцами он все более успешно общался на английском. Малыш сразу заметил, что врачи-иностранцы более отзывчивы, терпеливы и при лечении причиняли ему меньше боли. Саудовцы же – жестокие и некомпетентные люди, которые нехватку умений возмещали врожденной надменностью. Они напоминали ему ненавистного отца, за небольшим исключением: они не били маленького пациента. Возможно, только потому, что им это не было разрешено.
26
Специфически окрашенный материал; традиционно неокрашенные или окрашенные в другой цвет нити обвязываются волокнами (
27
28
Жареный рис, основное блюдо индонезийской кухни (