— Так вы о чем, товарищ Бублик?
— Я говорю: заманчиво, Олег Владимирович, иметь в доме хорошую вещь, жизнь как-то интересней получается.
— Да. Так я тут посоветуюсь, что для вас можно будет сделать, — сказал Зорин неопределенно. — До свидания.
— Когда вам позвонить?
— Хоть послезавтра. С утра лучше.
Как раз послезавтра утром Зорин улетал в Москву решать кое-какие назревшие городские дела.
— Спасибо, Олег Владимирович!
— Пока не за что.
В трест Аким Никифорович Бублик вернулся расстроенный: он понял, что заместитель председателя попросту от него отбоярился. Самый надежный путь к цели, считай, оборвался. «Но ничего, не один Зорин в этом городе решает, найдем товарищей и посерьезней».
На подоконнике в торце коридора сидел Боря Силкин и в задумчивости курил сигарету, пепел он стряхивал в бумажку, свернутую кульком. Бублик тронул Силкина за плечо:
— Вот ты умный парень…
Боря загасил сигарету и спрыгнул на пол.
— Никто не считает себя глупым, Аким Никифорович. Я в том числе. И вы, надеюсь, тоже?
— Я — тоже, — кивнул Бублик. — Но ты теоретик и разреши одну задачу. Сам я ее не разрешу.
— Пожалуйста. Если смогу, конечно.
— Когда я учился в школе, — сказал Бублик, трогая Борю за пуговицу пиджака. — Рыжих было навалом. Мы их дражнили.
— Дразнили.
— Так дражнили: рыжий, пыжий, конопатый, убил бабушку лопатой. Или: мама рыжа, папа рыжий, рыжий я и сам, вся семья моя покрыта рыжим волосам. И еще: рыжий-пыжий, через сито загорал, — Аким Никифорович напряг мысль, но больше ничего относительно рыжих не вспомнил. — В общем, всяко дражнили.
— Дразнили.
— Это я к чему? Рыжих много было, а теперь — мало. Почему?
— Я когда в школе учился, у нас рыжих, кажется, не было? — Боря ухватился пальцами за мочку левого уха и замер. Глаза его остекленели на минуту. — Действительно, почему?
— Найдешь ответ — дам книжку почитать. На неделю дам.
— Сразу не сориентируешься. В литературе, наверно, порыться стоит или у медиков спросить? У социологов?
— Вот и спрашивай, тебе и карты в руки.
— А вообще это интересно!
— Конечно, поди, интересно, в чем причина, отчего происходит стирание рыжих?
— Действительно…
— Вот и соображай.
— Попробую, Аким Никифорович.
— Ну, пока.
Глава 5
Сперва упал непрыткий дождичек, потом выглянуло солнце, озолотив мокрый асфальт, кое-где еще прикрытый снегом. Снег был грязный, источенный теплом, с ледяными кромками, которые блестели, будто остро наточенные ножи. Из-подо льда сочилась вода и собиралась ручьями, с шумом падающими в сточные колодцы. Шум этот казался музыкой. Кое-где на карнизах висели сосулины, длинные и тонкие, с них размеренно скатывались капли, отбивая дробь на жестяных трубах.
Вечерело. На улицах было много праздного народа, глядевшего на мир с благостной рассеянностью. Прохожие, задевая друг друга плечами, оборачивались с улыбкой и не извинялись, потому как весной преобладает в нас хорошее настроение.
Аким Никифорович Бублик часто останавливался и глядел вслед женщинам, одетым в плащи или легкое пальто. После затяжной зимы увидеть женщину, одетую почти по-летнему, всегда как-то внове и приятно. А тут сперва навстречу, потом, миновав Акима Никифоровича, прошла, можно сказать, газель — длинноногая, с крутыми бедрами, она проплыла мимо, обдав теплым запахом духов, с ее круглой головки, причесанной плотно, свисала гривка на манер конского хвоста и подпрыгивала в такт шагам. Бублик застыл возле чугунной решетки на краю тротуара, растворив рот. Стоял он так замороченно до тех пор, пока его не оттеснил молодой наглец с рулоном ватмана под мышкой. Рулон он направил прямо в нос Бублику, будто ствол ружья, притом подмигнул и оскалился, потряхивая головой, напоминающей небольшой тюк раздерганной пакли.
— Не по тебе товар, дядечка, а?