Аким Никифорович не успел ничего подходящего найти для ответа и, несколько смущенный, заскочил с ходу в молочный магазин, купил сырок в серебряной обертке, потом с видом угнетенного заботами мужа заторопился домой, размышляя о разном. «Все-таки весна есть весна. Она как-то бодрит». Вспомнилась вдруг свадьба. Он женился на Шурочке так же вот по весне, в апреле. Звенела капель, были мокрые тротуары, поддувал ветер, пахнувший снежной тайгой и пихтами. Аким был тогда молодым, учился на втором курсе института. Мать, помнится, подарила среди прочего к свадьбе немецкий свитер с оленями, толстый и теплый, как печка. В этом свитере он и сфотографирован был с женой у двери кафе «Аист», где родня и знакомые пропивали жениха и кричали «горько!» Губы Шурочки были нежны и мягки, как цвет вербы. Под конец веселья какой-то двоюродный дядя запел протодьяковским басом частушки нехорошего содержания и выходкой своей несколько смутил общество, но охальника дюжие ребята вытолкали под дождь проанализировать свой грешок. Вернулся он вполне смирный, мокрый и, утеревшись краем скатерти, начал, выказывая историческую эрудицию, рассуждать о морских сражениях с турками. Единственный инцидент был за всю свадьбу, да и тот замяли бдительные акимовские друзья. Хорошо погуляли, приятно. Правда, Аким рассчитывал, да и намекалось ему про то неоднократно, что, может быть, отец подарит молодым автомобиль «Москвич», который стоил тогда совсем дёшево, но манна с неба не свалилась — был лишь выделен денежный пай (половину наскребли Шурочкины родители, люди небогатые) на кооперативную квартиру (однокомнатную) и все. Никифор Данилович Бублик, отец, сыну на этот раз решил не потакать. На том и стоял непоколебимо.
…У газетного киоска Акиму Никифоровичу повстречался институтский однокашник, приехавший в город по делам из областного центра. Помянутый однокашник заведовал отделом в строительном главке и имел, по слухам, определенные перспективы в смысле продвижения дальше, потому как считался специалистом высокой руки. Имеющий к тому же, как принято говорить, недюжинные организаторские способности. В студенчестве однокашник по фамилии Иванов был активистом и учился на круглые пятерки. Встреча для Бублика была не из приятных, потому что Иванов жил в свое время лишь на стипендию, летом подрабатывал и по душевной доброте чертил за Акима все курсовые. По доброте душевной помогал и еще ради того, чтобы на факультете, согласно обязательствам, не было ни одного отстающего. Аким же, брось его на произвол судьбы, обязательно бы не справился с учебой по причине феноменальной нерадивости.
— Как она, жизнь? — спросил Иванов, глядя поверх головы Бублика с рассеянностью и легкой, кажется, досадой. Он вспомнил, как бесплатно обедал в столовой, где мать Бублика работала шеф-поваром, и краснел, садясь за стол, как уходил из столовой сытый, но униженный. Вспомнил и заскучал.
— Преуспеваем?
— Это ты преуспеваешь, мы звезд с неба не хватаем.
— Кто же мешает — хватать?
— А руки коротки, старина.
— Да…
— Зашел бы как-нибудь на семью мою посмотреть?
— Благополучно выглядишь, Аким…
— Не жалуюсь. Так зайдешь? Можно сейчас прямо, без церемоний?
— Сегодня занят, вот завтра разве…
— Можно и завтра, только позвони предварительно, — Бублик знал, что Иванов не придет и не позвонит ни завтра, ни послезавтра. Никогда. — Запиши-ко адресок мой.
Иванов, блестя очками, полез в карман пиджака за записной книжкой. Бублик пальцем потрогал книжку:
— Где брал такую?
— Что?
— Блокнот где брал?
— Я же в Африке три года трубил, подарили. Это крокодилова кожа.
— Вот это да! — Бублик еще раз потрогал книжку с почтительностью и вздохнул: — Пиши.
Иванов записал, пожал Акиму руку и тут же исчез в толпе, словно боялся, что его тотчас же нагонят и силком поведут в гости.
Бублик пошел дальше, качая головой: он думал о том, что вот некоторых посылают в Африку, в Египет, на Кубу, его же никуда не пошлют, в Омск разве за битумом. «Тряпок, поди, навез Васька Иванов, на всю жизнь себя обеспечил и детей своих, если они есть у него, забыл спросить. «Волгу», поди, купил… Обязательно купил. Что еще надо человеку, живет теперь и в ус не дует». Бублик припомнил, что Иванов одет с этакой аристократической небрежностью и во все заморское. «Записная книжка у него на высшем уровне, ручка с золотым пером, ишь ты!» Акиму Никифоровичу захотелось в Африку, где слоны ходят, как у нас, например, собаки, где всегда жарко и произрастают всякие плоды, которые не попадают на городскую базу Горплодоовощторга даже по праздникам. Сердце Бублика защемило от зависти к благополучным и преуспевающим однокашникам и сослуживцам. Иванова того же возьмем. Этот все пять курсов института в драных штанах просверкал, а вот поди ж ты — по заграницам шастает без трепета душевного, совсем это у него обыкновенно получается. Обнаглел Иванов: золотым пером пишет, и пиджак на нем с блеском, точно серебром осыпан, и очки шестигранные. Такие очки американские сенаторы-миллионеры носят.