Что же касается 'Умара ибн 'Али ибн ал-Хусайна, то он отсутствовал, и замешкался посланец Абу Саламы.
И говорят, что Абу Салама скрывал их (т. е. Абу-л-'Аббаса и его семьи) приезд в Куфу сорок ночей. Потом стало им тягостно, и возымели они дурные предположения[971]. А между тем воины из Хорасана каждое утро собирались на окраинах, в ал-Кунасе куфийской, беседовали, пока их не прогоняло солнце. И случилось[972], что однажды Абу Хумайд и Абу-л-Джахм[973] наткнулись случайно в ал-Кунасе на Сабика, того самого, которого Ибрахим послал со своим завещанием к Абу-л-Аббасу. Он был рабом-хорезмийцем, которого Абу Хумайд ал-Марвази подарил имаму Ибрахиму. И спросили те двое у него про имама, и он сообщил, что Ибрахим убит, что он сделал завещание в пользу своего брата Абу-л-'Аббаса и что тот вместе со своей семьей прибыл [в Куфу] несколько дней назад. Они сказали ему: «Веди нас — мы пойдем приветствовать их». Но он ответил: «[Ждите], пока я не испрошу позволения, а завтра вернусь сюда». А когда /291б/ наступил следующий день, вернулся Сабик и повел их к [кварталу] бану-ауд. Вошли те двое к ним, и Абу Хумайд спросил: «Кто из вас 'Абдаллах ибн Мухаммад?» Абу Джа'фар ответил ему: «Мы оба 'Абдаллахи — сыновья Мухаммада»[974]. Тогда он спросил: «А кто из вас сын хариситки?» Они ответили: «Вот!» — и указали на Абу-л-'Аббаса. Абу Хумайд взял подушку, бросил ее на почетное место и сказал Абу-л-'Аббасу: «Садись на нее!» А они сказали Абу Хумайду: «Сядь, и мы сначала поговорим с тобой!» Но Абу Хумайд ответил: «Да будет жена того, кто станет говорить с вами, прежде чем присягнет этому, окончательно разведена!» И усадили они Абу-л-'Аббаса на почетное место, а Абу Хумайд взял его руку и присягнул ему. Затем ему присягнул Абу-л-Джахм. Потом эти люди пожаловались им на то, что они просили у Абу Саламы сто динаров для найма верблюдов, а он им не дал. И те двое покинули их, а на другой день принесли им двести динаров и привели Хумайда ибн Кахтабу, Мухаммада ибн Сула и группу предводителей войска, и они присягнули Абу-л-'Аббасу.
И дошла до Абу Саламы весть о том, что войско проведало о местонахождении тех людей и начало стекаться к ним во множестве и присягать. Тогда Абу Салама поехал к ним, а Абу-л-Джахм сообщил Абу Хумайду: «Абу Салама поехал к вам, так пусть он войдет к имаму непременно один!» И когда Абу Салама приехал, они так подстроили, что никто [из его людей] не вошел вместе с ним. Он вошел один и приветствовал Абу-л-'Аббаса, титулуя его халифом. И, когда он произносил приветствие, Абу Хумайд сказал ему: «Против своей воли, гадина ты этакая»[975]. Но /292а/ Абу-л'Аббас сказал Абу Хумайду: «Молчи! А ты, о Абу Салама, ты — кожица моего лица, а не как сказал 'Абдаллах ибн 'Умар ибн ал-Хаттаб о своем сыне Салиме:...[976] "Ведь Салим — кожица между глазом и носом!"»[977]
971
Подробнее об этом рассказано у ал-Макризи; см. van Vloten,
972
Последующий рассказ близок к версиям ат-Табари; ср. III, 27, 13—
973
О нем см. прим. 669. В других источниках фигурирует лишь один Абу Хумайд. О нем см. прим. 277.
977
Здесь — игра слов. Есть рассказ о том, что однажды 'Абдаллаха ибн 'Умара стали бранить за его чрезмерную любовь к сыну своему, Салиму, а он ответил стихом:
Они бранят меня за Салима, а я браню их:
Ведь Салим — кожица между глазом и носом!
Выражение “кожица между глазом и носом” означает нечто вроде нашего “свет моих очей”. Абу-л-'Аббас говорит: ты, Абу Салама, не то, что кожица между глазом и носом, как Салим, а кожица всего моего лица, т. е. ты мне дороже, чем Салим 'Абдаллаху ибн 'Умару. О переводе и толкованиях этого стиха см.: Observations sur la traduction de quelques vers arabes, par le Scheikh Mouhammed Tantawy, “Melanges Asiatiques”, t. I (1849—1852), St.-Petersbourg, 1852, p. 475—476; I. Gold-ziher,