И кстати, далеко не все племена назывались по имени их родоначальников, хотя бы и легендарных. Названия большинства племен происходили от названий тотемных животных, от топонимических наименований и имен божеств. Генеалоги же превратили все это в имена фиктивных родоначальников.
Впрочем, нельзя отрицать и того факта, что родственная связь — не кровная, но приобретенная иным способом, — была мощной общественной силой. Таким, во всяком случае, было побратимство, при котором член другого племени и даже чужак из другой страны мог стать «братом» одного из членов рода после выполнения некоторых сакральных действий. Ритуал побратимства у арабов был известен уже Геродоту (V век до н. э.){42}. Покровительство, оказанное родом какому-нибудь иноплеменнику и даже иностранцу, также давало право родства.
Иногда в состав племени путем клятвенного соглашения включался целый род или группа людей, ранее принадлежавшие к другому племени. Следовательно, племя являлось не только родственным, но и политическим союзом.
Арабский род, или клан, жил в своем становище, состоявшем из палаток (байтов); каждый байт служил жилищем отдельной семье. В обычном становище насчитывалось 100–150 палаток, но иногда их число доходило до 500{43}. Оседлые арабы жили в мазанках, составлявших деревни или городские кварталы. Все члены таких территориально-родственных объединений составляли ахл. Бедуины каждого становища кочевали совместно. Племена состояли из родов, или кланов, от численности которых зависела влиятельность того или иного племени.
Во главе каждого племени стоял его предводитель-сейид; в более близкое к нам время его стали называть шейхом. Отдельные кланы и большие группы кочевников тоже имели своих сейидов. В мирное время сейид ведал перекочевками, выбирал место для становища, вел от лица племени переговоры с другими племенами, разбирал (если в племени не было судьи) споры и тяжбы своих соплеменников, иногда (очень редко) выполнял обязанности служителя религиозного культа. В набегах и на войне сейид командовал вооруженным отрядом своего племени; тогда он назывался раис (глава).
Сейид председательствовал на собрании (меджлис), на котором наиболее богатые, знатные или влиятельные члены племени разрешали текущие дела. Обязанностью сейида был прием гостей и угощение всего племени. Еще большие расходы вызывали у сейида выкуп соплеменников, попавших в плен к другому племени, и уплата виры (дайа) за убийство родственникам убитого иноплеменника. При сейиде обычно находился поэт — шайр (в то время это арабское слово значило «ведун»), постоянно проживавший в племени или временно пользовавшийся его гостеприимством; по понятиям тогдашних арабов, стихотворные произведения шайра могли оказывать магическое воздействие, так как считалось, что он имел общение с джиннами. При сейиде всегда находился кахин (жрец), если племя имело идола.
Каждое племя (а то и большой клан) было вполне самостоятельной, ни от кого не зависимой организацией. Безопасность его членов и неприкосновенность их собственности обеспечивались неизменной взаимной защитой всех соплеменников. Любой житель Аравии, оказавшийся вне рода и племени и лишенный их защиты, мог быть безнаказанно убит, а его имущество разграблено. Поэтому араб, изгнанный из своего рода и племени или бежавший из него (например, после совершения какого-либо преступления), искал покровительства и защиты в другом племени. Он становился маула (клиентом) сейида или другого влиятельного члена этого племени; его называли дахил (буквально «вошедший», то есть ищущий покровительства). Этим же обстоятельством объясняется сохранение древнего института побратимства. Это же побуждало рабов, получивших освобождение, оставаться в племени на положении маула, чтобы не оказаться без защиты.
В случаях убийства, ранения или физического оскорбления члена племени все его соплеменники были обязаны мстить, причем не только виновнику убийства, ранения или оскорбления, но и всем членам рода и племени, к которым принадлежал виновник. Это было наиболее сильным проявлением родоплеменной солидарности и взаимопомощи, при которой каждый член племени считал себя ответственным за поступки своих соплеменников. Как сказал поэт Дурейд ибн ас-Симма: «Я — один из племени джазийя; если оно блуждает, я блуждаю вместе с ним, а если оно идет правильным путем, я иду вместе с ним»{44}. Кровная месть (cap) между отдельными племенами, иногда затягивавшаяся на несколько десятилетий, приносила большой людской и материальный ущерб. Поэтому в изучаемый нами период стали прибегать к выкупу крови (дийа) из расчета до ста верблюдов за человеческую жизнь.
Родоплеменная солидарность выражалась в понятии «аса-бийя», которое Ибн Халдун определяет как чувство общности, основанное на кровном родстве. Это чувство, говорит другой арабский писатель, настолько сильно, что заставляет мужа пожертвовать женой.
Каждый род распадался на большое или малое число семей. Семья жила в отдельной палатке, хозяином которой признавался глава семьи. Взрослый сын, вступив в брак, уходил из палатки отца и ставил рядом с ней свою палатку, в которой становился хозяином.
Арабская семья была патриархальной; вся тяжесть домашних работ в такой семье ложится на плечи жены и дочери, если у них нет рабыни. При этом женщина у бедуинов пользовалась свободой и относительной самостоятельностью; во всяком случае, она не была объектом частной собственности.
Ранее существовавшие формы брака и семьи сохранялись у доисламских арабов только в виде незначительных и быстро отмиравших пережитков. Промискуитет не оставил никаких следов, полиандрия в ее чистом виде тоже не сохранилась. Тогдашние арабы могли бы воспринимать как исторический анекдот сообщение Страбона, что одна йеменская царевна одновременно состояла в браке с пятнадцатью братьями.
Пережитки матриархата выражались, например, в нередких случаях, когда женщина, вступив в брак, оставалась жить в своем роде, у своих родителей, а муж временами навещал ее; дети, родившиеся в результате такого супружества, оставались в племени жены и назывались по матери (сын или дочь такой-то, а не такого-то). Сохранение этой формы брака объясняется частыми и продолжительными отлучками мужчин, сопровождавших верблюжьи караваны. Сходным можно признать брак с женщиной, владевшей собственной палаткой. Такой женщине могла принадлежать инициатива развода: она поворачивала палатку так, что вход в нее оказывался в противоположной стороне, и это показывало, что брак расторгнут; или же она вручала мужу свернутую палатку и копье, давая ему понять, что их сожительство кончилось и что он отныне должен жить и охотиться самостоятельно.
Пережитки полиандрии выражались в форме брака, при которой женщина, владелица палатки, состояла в супружеских отношениях с несколькими мужчинами. Каждый из них жил в ее палатке в течение периода между двумя месячными очищениями; во время регул она вывешивала над палаткой красную тряпку, и ни один из мужей не входил в ее жилище; если у нее рождался ребенок, она указывала, кто его отец.
Пережитки полиандрии в VII веке уже не наблюдались. Но полигамия сохранилась и после распространения ислама. Многоженство, осуществить которое далеко не каждый араб имел материальные возможности, объяснялось, между прочим, желанием мужа иметь многочисленных сыновей. К этой форме брака следует отнести также связи женатых мужчин с рабынями. Сыновья, происходившие от таких связей, если отец признавал их своими детьми, получали все те же права, что и сыновья от жен.
Еще одной формой многоженства были временные браки, заключавшиеся на условленный срок в несколько месяцев, дней или даже часов. Распространение таких браков объяснялось участием многих мужчин в караванной торговле; они обзаводились временными женами в населенных пунктах, в которых караваны делали иногда довольно продолжительные привалы. Богатые мекканские купцы-караванщики имели в некоторых таких пунктах целые гаремы. Впоследствии временный брак был легализован в шиитском исламе под названием мута.
В изучаемый нами период арабы допускали как экзогамные, так и эндогамные браки. Пожалуй, они оказывали предпочтение первым из них, так как, по их наблюдениям, от браков с девушками и вдовами из других племен получалось более здоровое и сильное потомство. К тому же брак с женщиной из своего племени допускал вмешательство родителей и близких родственников жены в ее семейную жизнь, что приводило к ссорам и недоразумениям. Поэтому широкое распространение получил обычай умыкания невест, конечно, с их предварительного согласия.