Вейн не сводил взгляда с его лица, а Отец снова заговорил:
– Это был ваш первый урок: как определить, спите вы или нет. Мир, в котором вы находитесь, близок к реальности, но, как показывают некоторые опыты, лишь до определенной степени. Стакан является доказательством того, что вы видите сон. Более того, если вдуматься, я говорю с вами на языке, который вы понимаете. Безусловно, вы больше не находитесь в мире реальности, в мире, которым правят законы Бога и логики. Нет, вы попали в Алям аль-Миталь, что в переводе есть Мир Образов или Подобий. При вашем содействии мы рассчитываем научить вас навязывать Алям аль-Миталю свою волю, но прежде всего, разумеется, – диагностировать свой недуг и устанавливать причину кровотечения. Вам следует знать, что, не появись мы здесь первыми, появилось бы нечто куда более неприятное.
Вейн опустился тем временем на колени над двумя другими спящими фигурами и прошептал что-то на ухо сначала одной, а потом другой. Отец продолжал:
– Полагаю, необходимо обследовать вас в моем доме, но прежде чем мы туда отправимся, вы должны принять от меня посвящение и, кроме того, должны доверять нам, когда мы говорим, что желаем лишь исцелить вас и дать добрый совет. Вы нам доверяете?
– Да. – Свое неохотное согласие Бэльян выразил хриплым, дрожащим голосом. На самом деле он испытывал не доверие к своим ночным визитерам, а лишь безотчетный страх перед ними.
– Это хорошо, – спокойно сказал старик, соскреб длинными ногтями с пола немного земли и собрал ее на ладони. Потом, стоя над Бэльяном на коленях и тяжело дыша, он сказал: – Посмотрите на меня…
Бэльян посмотрел, и старик сдул пыль ему в глаза. Старик поднялся, шумно пыхтя и отдуваясь.
– Идемте с нами, – сказал он, и они вышли в ночь. Воздух был спертый, тяжелый, а сине-фиолетовое небо нависало над ними, почти касаясь куполов минаретов. У Бэльяна было такое чувство, словно он дышит через соломинку. Вскоре они уже шли по самому краю острова. Луна скрылась, и в почти непроглядной тьме они ориентировались только по маслянистому поблескиванию воды да глухому плеску, с которым волны бились о земляные насыпи. Порой Бэльян спотыкался о что-то мягкое и шевелящееся – об одного из тысяч каирских бедняков, которые ночевали на улицах.
– Придется сделать крюк, – извиняющимся тоном сказал Кошачий Отец, когда они переходили мост. На другом берегу они ускорили шаг, ибо дорога была лучше освещена. По пути им то и дело попадались ночные дозоры и бродяги фонарщики. Три неприметные фигурки, они с трудом поднялись к стенам Цитадели.
– Это квартал Татарских Развалин, – сказал Отец, – и здесь вы должны кое с кем познакомиться.
Вейн и Бэльян вошли вслед за ним в шатер. В центре шатра, на ковре, неуклюже шевелилась в странной позе некая фигура. Что-то было не так, но в темноте трудно было разобрать, что именно вызывает тревогу.
– Это Саатих. Он – каахин, прорицатель, но Бог проклял его и постепенно превращает его кости в желе. Голова размягчится в последнюю очередь. Разумеется, в реальной жизни вам его не встретить. Подобные личности существуют только во сне.
Бэльян присел на корточки, чтобы взглянуть повнимательней, и поспешно поднялся вновь, с трудом сдерживая подступившую тошноту. Каахин раздувался, колыхался и пузырился над ковром, беспокойно расползаясь в разные стороны. Лишь голова с немигающими глазами неподвижно застыла в центре. С ковра раздался гортанный голос:
– Добро пожаловать в Алям аль-Миталь.
– Саатих хотел повидаться с вами, чтобы выяснить, не вы ли тот человек, который страдает Арабским Кошмаром. Похоже, не вы, – сказал Отец.
– Да поможет вам Бог, если вы когда-нибудь повстречаетесь с собратом Саатиха, Шикком, – сказал Вейн.
– Время пророчества истекло, остались лишь сны, – сказал Саатих.
Кошачий Отец опустился подле него на колени, и несколько минут они тихо, вполголоса совещались.
– Сюда мы пришли не ради Саатиха, – сказал Отец, когда они вновь вышли в ночь. – Мы ведем вас к давадару, туда, – и он показал на стены Цитадели, которые, казалось, парили над ними.
– Зачем к давадару? Почему сейчас? Не лучше ли увидеться с ним утром, когда мы оба проснемся? – Бэльян был уже заметно раздражен и решил отгородиться от странных прихотей этой нелепой парочки логическим барьером.