В декабре 1956 года Институт востоковедения предложил мне опубликовать исследование трех лоций. Призванное показать, что арабам исстари не было чуждо искусство судовождения, оно печаталось по свежим следам событий в зоне Суэцкого канала, утверждая историческое право арабской страны управлять водным путем, проходящим по ее территории. Книга под названием «Три неизвестные лоции Ахмада ибн Маджида, арабского лоцмана Васко да Гамы, в уникальной рукописи Института востоковедения АН СССР» вышла в мае 1957 года, через двадцать лет после начала работы над ней и в год, когда окончил свою почти столетнюю жизнь Морис Годфруа-Демомбин, первооткрыватель рукописей Ахмада ибн Маджида, давний сподвижник Феррана, надолго переживший своего друга.
Издание вызвало международный отклик: печатными рецензиями откликнулись Париж, Москва, Дамаск, Лиссабон, Варшава, Каир, Лейден, Краков, Прага, Сан-Пауло в Бразилии, Дар-эс-Салам в Восточной Африке, письмами — Кембридж, Уппсала, Аден, Момбаса; к Международному конгрессу по истории географических открытий в 1960 году вышел португальский перевод книги. Чуть позже начали готовить и перевод ее на арабский язык. О трех лоциях ленинградской рукописи узнали в небольшом княжестве Кувейт на берегу Персидского залива, где появились обширные статьи, посвященные выдающемуся деятелю отечественного судоходства; в восточноафриканском порту Малинди, откуда около 500 лет назад Ахмад ибн Маджид повел корабли Васко да Гамы на восток, имя арабского мореплавателя было присвоено одной из центральных улиц. Светлые крылья славы знаменитого лоцмана вновь прошумели над миром.
12 мая 1958 года началась работа над текстом «Книги польз». Я приступал к ней с мыслью об ушедших учителях, более всего о том из них, личное общение с которым согревало меня в трудные годы жизни и заставляло стремиться вперед. Действительно, отвечал ли Игнатий Юлианович на мой очередной вопрос, принимая меня в домашнем кабинете, этом строгом храме науки, получал ли я от него письмо или книжный дар с теплой надписью, слышал ли доброе слово, — всегда словно бы крылья вырастали за плечами и вместе с тем вырастало чувство ответственности за каждое свое слово в разговоре и в печати: я боялся какой-нибудь неосторожностью уронить себя в глазах нелицеприятного судии, каким был глава нашей арабистики. Когда Игнатия Юлиановича не стало, ответственность увеличилась еще больше: бдительного ока больше нет, нужно во всем крупном и малом проверять себя самому.
Часть перевода «Книги польз», выполненная на рубеже 1948–1949 годов, уже не удовлетворяла меня в 1956-м: я горько иронизировал над тем, что восемь лет назад казалось мне верхом учености. Эта крутая требовательность к себе пришла не только от зрелых лет, но и от необычно большого для человека моих занятий общения с окружающей средой. Жизнь рано выплеснула меня из тихой бухты кабинетной науки в открытое море бытия. За долгие годы неволи я встретился с разнообразными людьми, в душевный мир многих из них мне удалось проникнуть. Сталевары и пахари, врачи и путейцы, счетоводы и пастухи, они олицетворяли профессиональное многообразие общества, где каждый делает для других то, чего не могут остальные, и я, вероятно, впервые ясно понял, что должен работать в науке не только для себя и для узкого круга своих коллег, но для всех этих людей, стараясь быть им таким же нужным, как нужны они мне.
Ахмад ибн Маджид, человек пятнадцатого столетия, сознавал свое место в обществе весьма отчетливо. Сколько арабских авторов истратили неповторимые годы жизни на писание богословских и схоластических трактатов, под цветистыми заглавиями, разных «шархов» и «тафсиров», серые груды которых провожают век за веком в рукописных коллекциях мира без надежды обратить на себя чье-либо внимание, а он, теоретик от практики, крупнейшее свое произведение назвал ярко и точно: Китаб ал-фаваид «Книга польз». И вся его полувековая деятельность на море, и все его сорок мореходных руководств — разве это не непрерывное служение другим?
Посмотрев свой старый перевод начала «Книги польз», я решил заменить транскрибированную передачу арабских астрономических и частично географических названий русским переводом, а с другой стороны, значительно расширить комментарий. Так родилась потребность во втором варианте перевода. Последний, охвативший меньшее количество листов арабского текста, не учитывал некоторые технические тонкости и тоже не понравился мне.