Американская политика в отношении Ближнего Востока в эпоху после холодной войны отличалась непоследовательностью. После 1990 года президенты США придерживались очень разных курсов. Президент Джордж Буш — старший, при котором произошел крах советской системы, провозгласил установление нового мирового порядка. При Билле Клинтоне определяющими принципами американской внешней политики были интернационализм и сотрудничество. С приходом к власти неоконсерваторов во главе с Джорджем Бушем — младшим в 2000 году Соединенные Штаты обратились к унилатерализму. После терактов 11 сентября 2001 года внешняя политика администрации Буша, в частности провозглашенная США война с терроризмом, всецело сосредоточенная на мусульманском мире с арабами в роли главных подозреваемых, оказала катастрофическое воздействие на весь Ближневосточный регион. Новый президент Барак Обама попытался перенаправить региональную политику в более конструктивное русло и сократить военное присутствие США в регионе, что привело к значительному ослаблению влияния США на Ближнем Востоке.
Правила новой однополярной эпохи с безраздельной американской гегемонией оказались наименее благоприятными для арабского мира. В отсутствие мощной сдерживающей силы ничто не мешало Америке диктовать арабским странам свои условия и даже осуществлять прямые военные вторжения. Не будет преувеличением сказать, что годы после терактов 11 сентября стали худшими в современной арабской истории, где «арабская весна» принесла лишь короткую передышку, но не долгожданную демократию и свободу. Слова, произнесенные Самиром Касиром в 2004 году, актуальны по сей день: «В наши дни быть арабом — горькая участь».
Наряду с борьбой за независимость от иностранного господства другим важным вектором арабской истории на протяжении большей части последних двух веков было стремление арабских народов ограничить самодержавную власть своих правителей. Революционные события «арабской весны» стали лишь очередной главой в истории многовековой борьбы за прозрачность государственной власти и верховенство закона.
До конца XVIII века абсолютизм был нормой в Европе и государствах Средиземноморья. Только Великобритания и Голландская республика подчинили свои монархии избранному законодательному органу. После Французской революции 1789 года конституционный строй начал распространяться по всему Западу: в Соединенных Штатах конституция была принята в 1789 году, в Польше и Франции — в 1791 году, в Норвегии — в 1814 году, в Бельгии — в 1831 году. В этом новом политическом устройстве общества власть правителей была ограничена законом, а подданные обрели более высокий правовой статус граждан.
Арабы, посещавшие Европу в первой четверти XIX века, возвращались домой, плененные политическими идеями, с которыми они познакомились в Париже и Лондоне. Египетский богослов Рифаа ат-Тахтави по возвращении в 1831 году из Парижа перевел на арабский язык все 74 статьи французской Конституционной хартии 1814 года. Живя под авторитарным правлением османского наместника в Египте Мухаммада Али, ат-Тахтави восхищался французской конституцией, которая эффективно ограничивала власть короля и защищала права рядовых граждан. Тунисский реформатор Хайр ад-Дин ат-Туниси, вдохновленный трудами ат-Тахтави, также ратовал за принятие конституции, чтобы ограничить произвол тунисских беев. Возможно, неслучайно Египет и Тунис стали первыми арабскими государствами, принявшими конституцию, — Тунис в 1861 году, Египет в 1882 году — и первыми, где случились революции «арабской весны».
Следующая волна конституционных реформ совпала с установлением европейского мандатного правления по окончании Первой мировой войны. Египетская конституция 1923 года, иракская 1925 года, ливанская 1926 года и сирийская 1930 года отражали стремление арабских народов к независимости от европейских империалистических держав и к полному суверенитету на основе легитимных правительств и верховенства закона. Но, хотя эти конституции и наделили арабские государства выборными многопартийными законодательными органами, колониальные власти делали все возможное, чтобы ограничить суверенитет подконтрольных им государств. В результате либеральные конституционные правительства скомпрометировали себя как проводники европейского колониального господства.