А так как он, Желтоног, страшно разжирел и изленился, то предпочел воспользоваться парочкой мух, схваченных для себя Буроногом.
Буроног вознаградил себя, выхватив жертву из лап Сухонога.
Тот обидел Желтобрюшку.
Желтобрюшка Черноножку.
Черноножка Скулу.
А Скула десяток безымянных пауков.
Те же в свою очередь произвели дебош, неожиданно напав на митинг мух и раскарав их вволю.
Однако ни один из дебоширов не тронул ни одной мошки, презрительно уступая их мелюзге-паучатам.
— Погодите! То ли вы запоете завтра, когда больших мух не хватит на всех!..
Мух, действительно, оставалось каких-нибудь три десятка. Этого было мало.
Пауки поняли это и встревожились. Собрались было на митинг, чтобы обсудить, за какие грехи мух покарал их бог.
Конечно, Желтоног и Буроног не пришли на митинг.
— На наш век мух хватит, — вполне резонно рассуждали они, зная, что я не допущу их до голодной смерти.
Мало того, Желтоног сделал вид, будто хочет разогнать митинг.
Все пауки второго ранга рассыпались в разные стороны и запрятались по углам.
Мухи же, недовольные вчерашним дебоширством, решили забастовать и ни за что не лезть в паутину добровольно.
Вернувшись с прогулки, я застал умилительную сцену. Все пауки и мухи сидели вкруг той воронки, в которую я им раньше бросал «прирост населения».
Все ожидали, что сегодня я смилостивлюсь. Каково же было разочарование и тех и других манифестантов, когда я в воронку бросил… Горенога.
Так я назвал только что обретенного в кустах большого сонного паука.
Сухоног съежился и позеленел. Желтоног хотел на него броситься и растерзать. Буроног оскалился. Но, побоявшись моего гнева, удержались.
А пауки второго ранга, воспользовавшись замешательством, накинулись на бастующих мух и начали их карать.
Под шумок интриги ими были разобраны все мухи, так что, когда Желтоног и К° очнулись от ошеломления Гореногом, от мух остались только ососки…
Я никогда не видел Желтонога таким злым. От его прыжков шарахались в сторону пауки решительно всех рангов.
Меня радовало и интересовало его поведение. Меня восхищали трусливые прыжки пауков второго ранга.
Неужели Желтоног, действительно, так силен, что может без борьбы сладить с Буроногом, Сухоногом, Белоногом и Гореногом? Или уж, просто-напросто, они такие трусы, а у страха глаза велики?
Пауки второго ранга, видя премьера в таком скверном расположении духа, растеряли свои ососки и распрятались по углам.
Желтоног подобрал ососки, скатал их в громадный черный шар и уволок в свое обычное логовище, — досасывать.
Буроног, Желтоног и Гореног, озленные и проголодавшиеся, устроили травлю на пауков второго ранга.
В страхе те так стремительно шарахались от них, что у многих обрывалась паутина, и они камнем падали на дно банки. Долго барахтались они на красновато-буроватой ягодной жижице, пока им не удавалось, наконец, ухватиться за кончик чьей-нибудь паутины и выползти вверх…
Но в каком ужасном виде: словно в крови перепачкались, словно куски красного мяса пристали, и в них, в этих кусках, возятся белые червячки… бррр…
Чтобы сорвать на ком-нибудь зло, пауки второго ранга кидались на невинных паучат…
И все было пропитано злобой и пауконенавистичеством в моем мирке…
И я был счастлив, сознавая, что вызваны они мной, что стоит мне захотеть — и десяток-другой мух придаст паучьему населению мирный буржуазный характер.
Но, мирные, они скучны, эти Желтоноги-Сухоноги, и я с интересом ожидаю завтрашнего дня, когда злоба их должна еще возрасти под влиянием голода и борьбы за существование.
— Завтра-то они уж непременно примутся за мошек!
А мошки, словно не веря в возможность близкой неминучей борьбы, флиртовали и устраивали процессии во славу великого Пана, каковым считали меня.
Паучата весело гонялись за ними и насиловали их хрупкие эфемерные существа и высасывали соки их эфемерной жизни…
И беззаботная идиллическая картинка эта так контрастировала с прочим колоритом злобы.
— Завтра брошу одну муху на всех. Вот-то перегрызутся, — думал я.
Мы, боги, называем это «испытывать веру» своих поклонников.
Каково же было мое изумление, когда я на следующее утро увидел Желтонога в прекрасном расположении духа.
Он ткал из паутины мой вензель. И так увлекся этой работой, что не заметил моих взглядов.