— Кажется, я видел ее сегодня утром в парке, — заметил я. — Действительно, она красавица, но смотреть на нее просто больно. Кто она?
— Дочь капитана Харленда, лучшего друга старых Ричмондов, — ответил хозяин лавки. — Она рано осталась сиротой. Ричмонды воспитывали ее вместе со своими детьми, а потом она и сэр Филипп полюбили друг друга. Свадьба должна была состояться еще с полгода назад, но незадолго до того у сэра Филиппа начали проявляться признаки страшной болезни. Теперь свадьбу откладывают, — похоже, что ее и вовсе не будет. Но мисс Харленд не хочет покидать замка, чтобы не расставаться со своим несчастным женихом, хотя зрелище это убивает ее. Разве это не ужасно, сэр?
— Ужасно, — согласился я и поспешил домой, чтобы обдумать услышанное.
Холмс вернулся на третий день к вечеру, в прекрасном настроении, хотя ничего не говорил о своих лондонских делах. Он шутливо спросил меня, не узнал ли я, кого убивали в замке, а я рассказал ему о встрече с Джулией Харленд и о том, что узнал от лавочника.
Слушая меня, Холмс слегка усмехнулся.
— Ну, что же, — сказал, он, когда я кончил, — все, как в настоящем романе: старый замок, родовое проклятье, благородный молодой лорд, прекрасная невеста — дочь старого друга отца… Словом, сентиментальная история, которой не хватает только счастливого конца.
— Его не будет, — сказал я, задетый его легкомысленным тоном. — Как врач, я твердо знаю, что болезнь сэра Филиппа — наследственное помешательство — неизлечима. Если бы даже она временно и прошла, он все равно не имеет права жениться.
— Да, — кивнул Холмс. — С вашей точки зрения вы правы.
— Как это — с моей?
— Очень просто. С медицинской.
Это меня удивило: какая же тут могла быть другая точка зрения? Но Холмс, по обыкновению, не стал объяснять своих слов.
— Я должен поговорить с Джулией Харленд, — сказал он. — Не могли бы вы пойти со мной?
— Куда?
— В замок, или хотя бы в парк.
— Но зачем? Разве мы можем помочь чем-нибудь этим несчастным людям? Наше вмешательство может только оскорбить мисс Харленд. Поверьте мне, она не из тех женщин, которые ищут чьего-нибудь сочувствия!
Однако Холмс настаивал. И на следующее утро мы отправились в парк, чтобы встретиться с Джулией во время прогулки. Шерлок Холмс надел зачем-то парик и очки, сделавшие его вылитым пожилым чиновником на пенсии. В парке он сел на ту же скамейку, на которой недавно сидел я, а меня попросил скрыться в боковой аллее.
— Я позову вас, когда возникнет необходимость, — добавил он, и мне оставалось только повиноваться.
Ждать нам пришлось недолго. Джулия действительно пользовалась утренними часами для своих одиноких прогулок, и вскоре мы увидели ее. Когда она поравнялась с Холмсом, он встал и, вежливо поклонившись, попросил разрешения поговорить с нею.
Джулия остановилась.
— Кто вы, что вам нужно? — испуганно спросила она.
— Не бойтесь, прошу вас, мисс Харленд, — проговорил Холмс. — Я ваш друг. Я хочу помочь вам. Простите, что не представился вам. С вашего разрешения я сниму парик.
Не будь мой друг величайшим из сыщиков, он мог бы стать отличным иллюзионистом. Не говоря уже о Джулии, — даже мне не удалось уловить момент, когда он оказался уже без очков и парика… Во всей Англии не найдется человека, которому эта внешность не была бы знакома. И мисс Харленд сразу же узнала его.
— А теперь, — произнес Холмс, — разрешите мне вернуться к прежнему виду, ради моего и вашего блага. — И он снова стал седым господином весьма почтенного возраста.
— Не понимаю, зачем все это, — сказала мисс Харленд. — Мне здесь ничто не грозит; вам, очевидно, тоже. И вообще, я не понимаю, чего вы хотите и чего ищете здесь, — добавила она с легким нетерпением в голосе.
— Чего я хочу и чего ищу? — переспросил мой друг. — Я хочу, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов, а ищу, прежде всего, одну собаку. Небольшую овчарку бурой масти, с белым пятном на морде и надорванным левым ухом.