Куда, зачем?
В родительский дом, но отец и мать полагают, что она, их дочь, так счастлива. Зачем разрушить их иллюзию! Николай Павлович Зарудин потерян для неё навсегда. Он не простит ей оскорбленного чувства. Нет, увы, вступив в брак с графом Аракчеевым, она сожгла свои корабли, возврата нет. В монастырь! Но это серьезный шаг, хотя и единственный сообразный с обстоятельствами — его надо обдумать. Какие причины выставит она теперь своему мужу? Выдать Минкину — женщину, доверившуюся ей и искренне перед ней раскаявшуюся в своем невольном грехе, невольном несомненно, она достаточно знает графа. Нет, на это она не способна. Она будет молчать и постепенно удаляться от мужа, на это у ней есть причина — она больна. А там — Божья воля. Так решила Наталья Федоровна.
«А если эта женщина лжет, клевещет на графа, если она сумасшедшая?» — мелькают в голове графини вопросы.
«Нет, не может быть, так не лгут!» — тут же раздается ответ.
А впрочем, у ней будет время проследить, убедиться.
XVI
Фаворит графини
И Наталья Федоровна убедилась.
Оправившись от болезни, она приняла, наконец, Алексея Андреевича.
Он холодно поцеловал её в лоб.
— Ну, что, как себя чувствуешь?
— Merci, теперь много лучше, думаю сегодня встать, но все ещё чувствую себя слабой.
— Н-да… — прогнусил граф довольно равнодушно.
— Настолько слабой, — продолжала графиня, — что даже не знаю, как теперь примусь за хозяйство.
Она исподлобья пристально посмотрела на мужа.
— За хозяйство… — повторил он, не глядя на неё, — в хозяйство тебе соваться нечего, не барыни это дело, у меня есть ключница, восемь лет уже живет, хорошая, аккуратная женщина, знает грузинское хозяйство и мои вкусы. Настасьей её зовут, может, слышала?
Граф остановился.
— Нет… не… слыхала… — с трудом, вся покраснев от первой лжи, отвечала Наталья Федоровна.
Он этого не заметил, продолжая смотреть куда-то в сторону.
— Да, я и позабыл, она нас не встречала, так как больна была. Когда встанешь, прикажи её позвать, потолкуй с ней. Будь только поласковей, она преданная и честная.
Граф с видимым усилием взглянул на жену.
Она уже успела оправиться и отвечала совершенно спокойно:
— Хорошо, это меня радует, а то я думала, что все это будет лежать на мне и боялась, справлюсь ли я.
— Нет, нет, ты поговори с ней, но ни во что не мешайся, это вредно для твоего здоровья… — как-то особенно заспешил граф и, посидев ещё немного, ушел из спальни жены.
Графиня проводила его долгим взглядом.
В этом взгляде видна была скорее жалость, нежели раздражение.
От неё не ускользнуло его смущение — оно явилось первым подтверждением рассказа Настасьи.
Часа два спустя, Наталья Федоровна встала с постели и, одевшись с помощью своей горничной, села в кресло и сказала:
— Позовите ко мне Настасью.
— Настасью Федоровну? — сделала та испуганно-удивленное лицо.
Горничная, видимо, уже успела проникнуть в тайну посещения Минкиной.
— Ну да, Настасью Федоровну, если её так зовут по-батюшке… одним словом, ключницу… — резко заметила графиня и бросила на свою служанку непривычный строгий взгляд, заставивший последнюю проглотить фразу, видимо, бывшую на её языке и ограничиться стереотипным.
— Слушаю.
Горничная вышла.
«И эта знает все… всю эту грязь!» — мелькнуло в голове графини.
Не прошло и четверти часа, как в спальню Натальи Федоровны уже входила скромно одетая в черное платье, с опущенными долу глазами Настасья Минкина.
— Звать изволили меня, ваше сиятельство?
— Да, я пригласила вас, чтобы, во-первых, с вами познакомиться, — Наталья Федоровна подчеркнула это слово, как бы давая понять, что она даже сама позабыла о ночном визите к ней Настасьи, — так как граф сказал мне, что по нездоровью, вы не могли представиться мне в день нашего приезда и, кроме того, заявить вам, что с моим приездом ваши обязанности не изменяются, так как хозяйством я заниматься не буду… Надеюсь, что граф будет по-прежнему вами доволен.
— Постараюсь угодить вашему сиятельству… — скромно ответила Минкина.
— Можете идти… — отпустила её графиня.
Настасья Федоровна тихо вышла, по-прежнему не поднимая на Наталью Федоровну своих полуопущенных глаз.
Выйдя из комнаты, она гордо подняла свою красивую голову, и на её красных, как кровь, губах появилась улыбка торжества: она поняла, что графиня сдалась, вследствие каких причин, какое ей было до этого дело!