Они рассыпались в соболезнованиях.
Весть об отъезде графини по случаю болезни её отца быстро разнеслась между присутствующими.
Граф, между тем, подошел к группе, где сидела Екатерина Петровна и что-то тихо сказал ей.
Бахметьева встала и подошла к Наталье Федоровне.
— Ты в Петербург?
— Да, хочешь ехать со мной?
— Нет, меня граф просил остаться, помочь ему занять гостей…
— Вот как! — почти с оттенком презрения кивнула ей графиня. — Прощай!
Она прошла в свои комнаты.
«Она догадалась… — мелькнуло в голове Бахметьевой. — Пусть!..»
Наталья Федоровна отчасти была даже рада, что подруга её осталась. Перспектива поездки с нею вдвоем далеко ей не улыбалась.
Скоро стук колес и звон колокольчиков возвестил об отъезде графини.
Наталья Федоровна вихрем, «по-аракчеевски», прискакавшая в Петербург, застала отца уже без памяти, он не узнавал окружающих, не узнал и дочери.
Два дня и две бессонные ночи провела она у постели умирающего.
Наконец, на третий день утром больной пришел в сознание, слабым, полупотухшим взором обвел комнату и находившихся в ней жену, дочь и Лидочку, движением руки подозвал их к себе и поочередно положил свою исхудалую руку на головы близких ему людей.
Последние беззвучно и горько плакали.
Больной с немою укоризною посмотрел на них, возвел глаза к небу, как бы давая тем знать, где искать им утешение в их утрате, или же давая понять, куда лежит его путь, затем набожно сложил руки крестообразно на груди, вытянулся и закрыл глаза.
Среди подавляющей, ничем не нарушаемой тишины комнаты послышался тяжелый, продолжительный вздох.
Этот вздох был последний — Федора Николаевича не стало.
Дарья Алексеевна и Наталья Федоровна с раздирающими душу рыданиями упали на труп дорогого им человека. Испуганная Лидочка с криком, обливаясь слезами, бросилась вон из комнаты.
Когда первое впечатление невозвратимой утраты и тяжелого горя прошло, обе женщины занялись печальной обрядовой стороной обрушившегося на них несчастья.
В Грузино был послан нарочный с извещением о кончине Федора Николаевича Хомутова.
Граф Алексей Андреевич прибыл на другой день к утренней панихиде, сочувственно отнесся к горю, постигшему его тещу и жену, и даже милостиво разрешил последней остаться при матери до похорон, после которых — объявил ей граф — ей не надо возвращаться в Грузино, так как все её вещи и её прислуга уже находятся в их петербургском доме.
Наталье Федоровне все это было безразлично. Потрясенная до глубины души смертью отца, для неё почти неожиданной, хотя за несколько дней доктора очень прозрачно намекнули на бессилие науки и близость роковой развязки, она не обратила внимание на такое поспешное удаление её горничной из Грузина, что, впрочем, объяснилось и тем, что до 1 октября — срок, назначенный самим графом для переезда в город, — было недалеко.
Не спросила она мужа и о том, уехала ли из Грузина Екатерина Петровна Бахметьева. Не видя, впрочем, на панихидах Мавры Григорьевны, она вскользь выразила матери свое недоумение по этому поводу, а та ей на скорую руку рассказала о болезни старухи и о ходивших слухах о поведении молодой девушки.
Мы знакомы уже со всем происшедшим в это время в доме Бахметьевых.
— Я к ним и ходить бросила — мерзость одна! — резко заключила свой рассказ Дарья Алексеевна.
— Не может этого быть! — ужаснулась графиня. — Просто зря люди языками треплют.
В первый раз какой-то внутренний злобный голос подсказывал Наталье Федоровне, что болтают не зря, но она старалась заглушить его.
Граф Алексей Андреевич присутствовал на всех панихидах, к которым, ввиду последнего обстоятельства, аккуратно и неукоснительно собирались почти все высокопоставленные лица, даже и не знавшие при жизни покойного. Они считали своей обязанностью отдать последний долг «тестю всесильного Аракчеева».
Граф, по обыкновению, оглядывал эту подобострастную, заискивающую перед ним толпу с презрительною усмешкою.
Похороны произошли тоже с надлежащею помпою. Дубовый гроб вынесли из дому на руках и поставили на погребальные дроги, кругом шли факельщики. Это было в то время привилегией первых сановников, а простой класс, по обыкновению, носили на руках. В числе сопровождавшего гроб духовенства были два архиепископа. Печальный кортеж, сопровождаемый множеством карет и колясок, двинулся через Исаакиевский мост, Морскую и Невский проспект в Александро-Невскую лавру, где после соборно отслуженной заупокойной литургии и отпевания, гроб был опущен в могилу на Лазаревском кладбище, близ церкви святого Лазаря, устроенной, по преданию, Петром I над прахом любимой сестры своей Натальи Алексеевны, тело которой в последствии было перенесено в Благовещенскую церковь.