Сколько времени длились эти рыдания, она не помнила, она очнулась в притворе церкви святого Лазаря, лежа на деревянной скамье, а около неё, близко наклонившись, стоял Николай Павлович Зарудин.
Несколько времени она смотрела на него широко открытыми глазами. Видимо, ещё находясь в состоянии полубеспамятства, она не могла дать себе ясного отчета, стоит ли перед ней живой человек, или же это игра её болезненного напряженного воображения.
— Как вы себя чувствуете? — тихим, ласковым голосом произнес он.
Она поняла, что она не грезит.
— Где я, и как вы очутились около меня? — спросила она и быстро поднялась со скамьи, но тотчас же почти упала на неё, бережно поддержанная им.
— Посидите, вы ещё слабы!
— Где я? — повторила графиня.
— На Лазаревом кладбище, в церкви, нынче годовщина смерти моей матушки, я приехал помолиться на её могиле и случайно увидел вас, распростертую, без чувств, у могилы вашего батюшки, кругом не было ни души, я положительно растерялся и, не зная, что делать, взял и принес вас сюда, так как на дворе дождь…
— Да, да, я помню, я так горячо молилась… Но я стала так слаба… — смущенно заговорила она.
Она снова сделала усилие подняться, но не могла.
— Отдохните! Побудьте ещё… со мной… — видимо, невольно, с мольбой, вырвалось у него.
Она окинула его взглядом, полным какого-то безотчетного страха.
— С вами? — упавшим голосом произнесла Наталья Федоровна.
— Да, со мной… — нежно повторил он и взял её руку.
На него напала смелость отчаяния. Он с ужасом думал, что вот сейчас промчатся эти чудесные мгновения, когда она, его бывшая Талечка, здесь, рядом с ним. Он глядит в её дивные глаза, он чувствует её дыхание.
Она, между прочим, тихо высвободила свою руку.
— Я не должна… не смею… — произнесла она, и на глазах её заискрились слезы.
Он побледнел, и на его исхудалом лице появилось выражение такой нестерпимой душевной боли, что она, взглянув на него, порывисто вскочила со скамьи и, схватив его за руку, почти простонала:
— Пойдемте туда, в церковь…
Она быстро вошла в храм, он послушно последовал за нею.
— Помолимся, чтобы Бог простил нам нашу грешную беседу… — как-то особенно торжественно сказала она, опускаясь на колени посреди пустынного храма.
Он окинул её недоумевающим взглядом, но все-таки последовал её примеру.
Она уже тихо молилась и плакала, но это уже были не те слезы, которые она проливала на отцовской могиле, не слезы накопившегося тяжелого горя, а тихие сладкие слезы душевной мольбы и надежды на благость Провидения.
Искренние молитвы действуют заразительно.
Не прошло и нескольких минут, как рядом с Натальей Федоровной искренно молился и Николай Павлович. Наталья Федоровна встала первая с колен и пошатнулась. Силы снова начали оставлять её.
Вскочивший Николай Павлович быстро поддержал её и бережно довел до стула, стоявшего в глубине церкви. В последней царил таинственный полумрак, усугубляемый там и сям мерцающими неугасимыми лампадами, полуосвещающими строгие лица святых угодников, в готические решетчатые окна лил слабый сероватый свет пасмурного дня, на дворе, видимо, бушевал сильный ветер, и его порывы относили крупные дождевые капли, которые по временам мелкою дробью рассыпались по стеклам, нарушая царившую в храме благоговейную тишину.
Сидевшая на стуле графиня Аракчеева и стоявший перед ней Зарудин некоторое время молчали, как бы подавленные окружающей обстановкой, и невольно вздрагивали, когда дробь крупного дождя раздавалась то в том, то в другом окне.
— Я весь внимание, графиня!.. — прервал первый Николай Павлович тягостное для них обоих молчание.
— О, не называйте меня так, — воскликнула она, — пусть я буду для вас прежней Натальей Хомутовой, вы не можете себе представить, какою дорогою ценою купила я этот громкий титул, и как мало цены придаю ему я именно вследствие этой ужасающей для меня дороговизны… Слушайте, я расскажу вам горькую повесть этих сравнительно немногих дней моей новой жизни…
Зарудин тихо опустился на колени возле её стула. Его лицо было обращено не к ней, а к тонувшему в церковном полумраке алтарю…
Больше всего его поразило то одинаковое значение, которое она и он придавали этой встрече в храме.
Она поняла, что он стал на колени не перед ней, не подчиняясь какому-либо земному чувству, но, видимо, под наплывом иного, высшего, благоговейного, охватившего и её саму в эту минуту… Но все-таки она остановилась и молчала…