5 ноября в Гатчине началось как обычный день. Великий князь встал, принял парад и совершил конную прогулку перед завтраком, объехав находившиеся в поместье фабрики в сопровождении своей супруги и группы офицеров, среди которых были Аракчеев, Плещеев и генерал Котлубицкий. Возвращаясь после завтрака, они встретили гусара, сообщившего великому князю, что из Санкт-Петербурга прибыл граф Николай Зубов, брат теперешнего фаворита Екатерины. Все поняли, что он привез какую-то важную новость. Павел сразу же спросил гусара, велика ли свита Зубова. Услышав, что Зубов приехал один, Павел сказал: «Ну, с одним мы справимся», снял шляпу и перекрестился 19.
Оказалось, что этой ночью у Екатерины случился удар и она серьезно больна. Павел приказал запрягать лошадей и вместе с Марией Федоровной немедленно отбыл в Санкт-Петербург. К Александру послали гонца, который должен был сообщить ему о приезде отца. Аракчееву и нескольким другим офицерам Павел приказал как можно скорее следовать за ним. По дороге он встретил Ростопчина с письмом от Александра: он просил отца приехать в столицу. Ростопчин схватил Павла за руку и воскликнул: «Ах, месье, какой это момент для вас!» – «Подожди, дорогой, подожди, – ответил Павел. – Я уже прожил сорок два года. Бог помог мне, и, может быть, он даст мне силы и разум, чтобы занять то положение, которое он мне предназначил» 20.
По пути Павел встретил 22 гонцов с подобными известиями. Они поворачивали лошадей и присоединялись к свите великого князя, экипаж которого ясным морозным вечером еще до полуночи влетел в ворота Зимнего дворца. Александр и Константин, одетые в форму гатчинских войск, встречали отца на дворцовой лестнице; Павла со свечами ввели в покои дворца. Ростопчин писал, что «его принимали уже как императора, а не как великого князя».
Глава 2
НЕДОЛГАЯ ВЛАСТЬ
Алексей как волк; сколько ни корми, он все смотрит в лес!
На протяжении ночи 5 ноября Зимний дворец постепенно заполнялся офицерами с Гатчины и людьми из свиты Павла. В залах с полированными полами слышались звон шпор и сабель, топот ботфортов. Приближенным Екатерины казалось, что «дворец превратился в казарму». Маленькая, но могущественная кучка ее фаворитов и советников не пыталась в последний момент удержать великого князя от восшествия на престол, но Павел не рисковал.
Не теряя ни минуты, он заявил о своем праве на власть и расположился на ночь в маленьком кабинете, примыкавшем к спальне Екатерины. Узнав от доктора, что у матери нет шансов на выздоровление, он начал вместе с одним из ее советников, Безбородко, собирать ее бумаги. Некоторые бумаги были тотчас же уничтожены, а некоторые опечатаны; не осталось никаких документальных свидетельств, касающихся воли Екатерины по поводу престолонаследия. К счастью для Павла, из-за болезни Екатерина лишилась дара речи.
Аракчеев прибыл из Гатчины сразу же после Павла. Его проводили через спальню умирающей императрицы в маленький кабинет, где он увидел великого князя, беседующего с Александром. Явно потрясенный драматичными событиями минувшего дня, Павел приветствовал Аракчеева театральным жестом. Он схватил его за руку и воскликнул: «Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как прежде!» Затем он вложил руку Аракчеева в руку Александра и торжественно произнес: «Будьте навсегда друзьями». После этого они приступили к обсуждению неотложного вопроса о смене и усилении дворцовой охраны. Это было важной мерой безопасности, но, кроме того, она должна была означать приход нового монарха. Аракчееву повелели как можно скорее выполнить приказ Павла. Как обычно, он спросил, во сколько примерно это обойдется. «Не беспокойся, – ответил Павел. – Не забывай, у нас будет теперь не тридцать тысяч рублей, а семьдесят миллионов» 21. По окончании беседы Александр, заметив, что воротничок Аракчеева был забрызган грязью во время спешной поездки, отвел его в свои покои и дал ему одну из своих рубашек. Аракчеев был глубоко тронут этим выражением привязанности; он хранил рубашку всю жизнь и впоследствии был в ней похоронен 22.
Екатерина умерла вечером 6 ноября, и на следующий день император издал множество указов о новых назначениях. Аракчееву были пожалованы должности коменданта Санкт-Петербурга и штаб-офицера по хозяйственной части Преображенского полка – старейшего из трех гвардейских полков. На следующий день ему присвоили звание генерал-майора и наградили орденом Анны – самой почетной наградой империи. Как коменданту города ему пожаловали комнаты в Зимнем дворце, из которых только что выехал фаворит Екатерины Платон Зубов. Кроме того, Павел предложил ему принять в дар на выбор поместье, и Аракчеев сразу попросил деревню и землю в Грузине – имение на берегу Волхова, в восьмидесяти километрах от Новгорода, которое в начале XVIII в. принадлежало фавориту Петра I Меншикову. Когда Меншиков попал в немилость, дом и парк были совершенно заброшены, кроме того, земли, расположенные на болотистой равнине, часто затоплялись Волховом. Но Аракчееву, которому приходилось проезжать мимо этого поместья по пути из Бежецка в Санкт-Петербург, очень хотелось его получить. Хотя на эту землю претендовал бывший генерал-губернатор Новгородской и Тверской губерний Архаров, через месяц после вступления Павла на престол Грузино и две тысячи крестьян были формально закреплены за Аракчеевым.
Так по мановению императорского скипетра 29-летний Аракчеев из никому не известного бедного полковника стал генерал-майором, доверенным лицом императора и крупным землевладельцем. Это была головокружительная карьера: Аракчеева успех подстегнул и побудил еще более энергично и жестко, чем раньше, применять методы руководства, которые обеспечили ему расположение хозяина в Гатчине. Он стал настоящим символом нового порядка, копирующим Павла с его неприкрытым презрением к старому двору, солдафонскими манерами и пренебрежением к устоям санкт-петербургского светского общества. Во время недолгого и сумбурного царствования Павла он фактически не участвовал в формировании внутренней и внешней политики. Император редко обращался к личным советникам; хотя в начале своего царствования он и использовал верховные органы государственного управления, но всегда был демонстративным самодержцем. Каждый раз, когда кто-либо осмеливался возразить ему и для подтверждения своей позиции сослаться на закон, Павел ударял себя в грудь с криком: «Здесь мой закон!» Этот стиль нравился Аракчееву и облегчал выполнение роли слуги императора, преданного и безразличного к собственной непопулярности в кругах, влияние которых он мог игнорировать.
Он производил впечатление необразованного сержанта, как будто созданного для муштровки. На площади перед казармами он бил и бранил офицеров и солдат, внедряя новые методы обучения; он драл солдат за усы, а однажды даже укусил солдата за ухо, как разъяренный бульдог. На своем первом гвардейском параде он оскорбил всех офицеров в пределах слышимости, назвав знамена «юбками Екатерины». A.M. Тургенев вспоминал, что, когда кавалергарды под своими знаменами ехали к Зимнему дворцу, после того как принесли присягу Павлу, они увидели Аракчеева, дожидавшегося их на площади. Он тут же начал учить знаменосцев, как держать знамена и передавать их императору, сопровождая каждое указание оскорблением и поворачивая и толкая полкового адъютанта так, словно это был камердинер. «Аракчеев скомандовал: «Марш!», но, так как эта новая команда еще не была узаконена, мы ее не поняли и не сдвинулись с места. Аракчеев снова крикнул: «Штандарт-юнкеры, вперед марш!» Но такого звания в полку не существовало. Так Аракчеев удостоил нас нового звания, крича изо всех сил с пеной у рта: «Вы что, идти не можете? Мерзавцы! Вперед марш!» На этот раз мы двинулись, сообразив, что «марш» было сказано вместо старого слова «ступай» 23. Во дворце поведение Аракчеева было таким же бесцеремонным. По словам графини Головиной, когда она разрыдалась при виде тела Екатерины, принесенного в тронный зал для прощания, «этот человек, которого император вытащил из грязи, чтобы он стал верным слугой, сильно толкнул меня и приказал замолчать» 24.